Вальтер Скотт - Пуритане
Занятый этими мыслями, он обнаружил, что неприметно для себя самого дошел до усадьбы дядюшки. Он решил не терять времени и немедленно известить его о своих планах.
«Но один-единственный взгляд Эдит, одна-единственная прогулка с нею, и моя решимость бесследно исчезнет. Я должен отрезать себе путь к отступлению, и когда со всем будет покончено, только тогда повидаться с нею».
Обуреваемый этими мыслями, он вошел в столовую с отделанными панелью стенами, где застал дядю за утреннею трапезой, состоявшей из огромной миски овсяной каши и такого же количества пахтанья. Тут же на страже находилась и уже известная нам любимица дядюшки, его домоправительница, стоявшая позади него, наклонившись над спинкою его кресла, в позе, которая свидетельствовала о свободе в обращении и вместе с тем о почтительности. Старый джентльмен в дни молодости был поразительно высокого роста, но уже давно утратил свою молодецкую выправку и согнулся до такой степени, что какой-то шутник-сосед, встретив его на собрании, где обсуждался вопрос о способах постройки горбатого моста, который предполагалось перебросить через довольно широкий ручей, предложил выплатить Милнвуду порядочную сумму за его кривой позвоночник, утверждая, что тот охотно продаст любую принадлежащую ему собственность. Кривые ноги необыкновенных размеров, длинные тонкие руки, кисти которых украшались ногтями, давно не знавшими ножниц, дряблое и сморщенное лицо, длиною своею под стать всей его нескладной фигуре, вместе с маленькими хищными серыми глазками, выискивавшими всегда и везде только корысть, довершали не предвещавшую ничего хорошего наружность мистера Мортона из Милнвуда. Было бы весьма неразумно вкладывать в такую недостойную оболочку благородство, благожелательность и прочие добрые качества, и природа снабдила его душою, вполне соответствующей его внешности, то есть низкой, эгоистичной и алчной.
Когда эта симпатичная личность заметила появившегося в столовой племянника, она поспешила, прежде чем обратиться к нему, проглотить полную ложку каши, которую как раз подносила ко рту, а так как каша оказалась чертовски горячей, причиненный ею ожог, пока она опускалась по пищеводу в желудок, усилил раздражение мистера Милнвуда, и без того сердившегося на своего юного родственника.
— Черт побери того, кто ее стряпал! — таково было его первое восклицание, обращенное к миске с кашей.
— А каша сегодня отменная, — заметила миссис Уилсон, — вам нужно было только остудить ее в ложке. Я сама варила ее, но когда у людей не хватает терпения, горло у них должно быть луженым.
— Помолчите, Элисон! Я говорю с племянником. Итак, что вы скажете, сударь? Где это вы пропадали так поздно? Вчера вас не было дома почти до полуночи.
— Да, сэр, около этого, — бесстрастным тоном ответил Мортон.
— Около этого, сударь? Это что за ответ, сударь? Почему вы не изволили возвратиться домой вместе со всеми присутствовавшими на смотре?
— Полагаю, что вы отлично осведомлены об этом, — сказал Мортон. — Мне вчера посчастливилось занять первое место среди стрелков, и я задержался, чтобы угостить, по обычаю, других молодых людей, участников состязания.
— Черт побери, сударь! И вы мне об этом заявляете прямо в глаза? И вы позволяете себе угощать других, вы, который не знали бы, чем пообедать, если бы вас не кормил столь долготерпеливый человек, как я? Но если я трачусь на вас, вы обязаны, по крайней мере, отработать стоимость вашего содержания. Не понимаю, почему бы вам не взяться за плуг, особенно теперь, когда от нас ушел пахарь; это было бы вам больше к лицу, чем наряжаться в зеленые тряпки и выбрасывать деньги на свинец и порох: вы имели бы в руках честное ремесло и смогли бы добывать хлеб свой насущный, никого не обременяя.
— Я был бы рад научиться этому ремеслу, но я не умею управлять плугом, сэр.
— А почему бы и не научиться? Это гораздо легче, чем стрелять из ружья или лука, что составляет ваше излюбленное занятие. Старый Дэви еще не закончил пахоты, и два-три дня вы могли бы поработать у него как погонщик, только смотрите не загоните быков; это будет, по крайней мере, настоящее дело! Дэви вас живо обучит, ручаюсь вам в этом! В Хеги-холме земля тяжелая, а он становится стар, чтобы пахать с опущенным как следует лемехом.
— Извините, сэр, но я вынужден вас перебить: я принял решение, которое освободит вас от бремени и неприятностей, связанных с моим пребыванием здесь.
— Так вот оно что? В самом деле? У вас есть решение? Это, надо полагать, что-нибудь очень мудрое, — сказал дядюшка с ехидной усмешкою. — Расскажите, дружок, а мы вас послушаем.
— Я изложу его в двух словах, сэр. Я намерен покинуть нашу страну и отправиться служить за границу, как это сделал когда-то отец; он уехал, как вы знаете, прежде, чем у нас начались эти злосчастные беспорядки. Имя его и сейчас не забыли в тех странах, где он служил, и его сыну, надеюсь, оно поможет попытать солдатского счастья.
— Храни нас Боже от этого! — воскликнула домоправительница. — Да чтобы наш молодой мистер Гарри отправился за границу! Нет, нет, нет, этому не бывать!
Милнвуд, не помышлявший о том, чтобы расстаться с племянником, и в глубине души не желавший этого, так как тот во многих отношениях был ему чрезвычайно полезен, выслушав внезапную декларацию независимости, и притом от того самого юноши, над которым он издавна и неограниченно властвовал, был поражен ею как громом. Впрочем, самообладание тотчас же вернулось к нему.
— А кто, молодой человек, должен, по-вашему, предоставить вам средства для выполнения этой дикой затеи? Уж конечно, не я. Мне и так едва удается содержать вас у себя дома. И вы, несомненно, там женитесь — я в этом уверен, — как поступил и ваш покойный отец, и пришлете к дядюшке кучу малых ребят, которые будут драться друг с другом и орать на весь дом, когда я состарюсь, а потом, как только отрастут у них крылья, улетят прочь так же, как вы, если от них потребуют поработать на пользу поместью. Не так ли?
— Я никогда не женюсь.
— Только послушать его! — вмешалась домоправительница. — Стыд и срам, чтобы такой чудесный молодой человек говорил подобные слова, когда всякий знает, что кому же, как не таким, нужно жениться, не то пойдет баловство.
— Помолчите же, Элисон, — прервал ее владелец Милнвуда, — помолчите и вы, Гарри, — добавил он мягче, — и выкиньте эту бессмыслицу из головы — это все оттого, что вчерашний день вы были солдатом. И учтите, дружок, что для выполнения этих бессмысленных планов недостает самого главного, то есть денежек.
— Прошу извинить меня, сэр, мои желания очень скромны, и если бы вы возвратили мне золотую цепь, которая была пожалована маркграфом отцу после битвы при Люцене…
