Анна Антоновская - Ходи невредимым!
Мелкие души! И они носят короны и вздымают скипетры! – вскрикнул почти громко Теймураз, вспоминая прошедшее. Он поднял перо, гневно обмакнул в чернила, но перо упрямо выпало вновь из его руки.
С невероятным возмущением тогда отклонил он, Теймураз, предложение царя Георгия. Как, он, царь Кахети, Багратиони, будет униженно просить зазнавшегося плебея возглавить войну?! Или царь Картли-Кахети совсем пал?! Или не он всю жизнь боролся с шахом Аббасом и постоянно отвоевывал свое царство? Выходит, что Георгий Саакадзе сильнее, чем Теймураз Багратиони?! Не бывать такому! И персов изгонит! И воцарится! Никогда он не нуждался в услугах какого-то ностевца!
Имеретинский царь что-то начал говорить о Гонио, но вовремя вспомнил, вероятно, что царь Теймураз был его гостем…
С каждым днем все тягостнее становилось его пребывание в Имерети. Пробовал он осторожно действовать через имеретинского католикоса Малахия. Но и тут натолкнулся на упорное желание «для блага Грузии» примирить царя с Моурави…
«Подумай, царь, – умилялся католикос Имерети, – не чудесное ли это ниспослание неба? Моурави с горсточкой азнауров запер Симона в Тбилиси, даже храбрый Хосро-мирза и храбрейший Иса-хан не смеют высунуть оттуда не только копье, даже нос. Кто не знает, как, оставленный князьями, прибег Моурави к молитве, и божья матерь помогла ему в битве с врагами Христа?»
А за окном шумят и шумят листья. И сквозь жалобу леса снова пробиваются слова Малахия: «Не беру на себя грех осуждать святого отца, но не благоразумнее ли для картлийского духовенства помочь богоугодному делу?»
– А мы, царь Багратиони, не богоугодное хотим свершить?!
Теймураз с силой ударил по мраморной подставке. Чернильница отскочила. Тотчас придвинув ее обратно, он резко обмакнул перо и погрузил свои мысли в «Жалобу на мир»: «Миру, смотри, не доверься…» Вдруг Теймураз откинулся: ему почудилось, что он мчится на колеснице… неожиданно на узком повороте круто повернуло колесо. И почувствовал укол в сердце, точно слова Малахия вонзались в него. Елейно, наставительно звучал голос имеретинского католикоса: «Да благословит господь бог твое оружие, царь Теймураз! Да пребудет с тобой благодать!.. Но… почему картлийское духовенство, сильное войском, не пришло к тебе на помощь?»
Он долго не отвечал католикосу Малахия и внезапно повелительно вскрикнул: «Неблагоразумно подвергать церковь опасности, когда магометане сидят в Картли-Кахети!» Почему-то Малахия вскинул руки, и голос его напомнил шуршание шелковой рясы: «А не потому ли, что святой отец боялся тебе доверить войско?..»
Дикая ревность вновь обуяла Теймураза. В сердце разгоралась ненависть. «О, болит мое сердце!» – нервно вписал он в восемнадцатую строфу и, сломав перо, заметался по сакле. Малахия тысячу раз прав! Святой отец доверил Саакадзе для Марткобской битвы монастырское войско, а ему, царю, даже не предложил… Тем важнее уничтожить Саакадзе, и как можно скорее. Неразумно терпеть своевольника! Пока жив Георгий Саакадзе, не может быть спокоен ни один царь!.. Делить славу с ностевским «барсом»?! Это ли не унижение?! Нет, царь Теймураз может царствовать только единолично!.. «С горсточкой азнауров!..» А он, царь Теймураз, не отбивался от врагов Кахети с горсточкой царских дружинников?!
За окном раздалась нежная тушинская песня. Проходили девушки, неся подносы, покрытые вышитыми платками. Теймураз отодвинулся от окна. «Наверно, несут Дареджан сладости…»
Теймураз удивленным взором окинул саклю: как попал он сюда? И пред ним ярко предстал Кутаиси. Царевич Александр считал лишним скрывать свое восхищение Дареджан. Хуже, что и она под жаркими взглядами Александра расцветала, как весенняя фиалка. И царица Натиа на стороне влюбленных: «Наследник имеретинского трона! Дареджан достойна стать…» Будто он, Теймураз, не знает, что наследник – любитель чужих жен!.. А войско этот наследник в состоянии дать ему?! И время ли разъярять Зураба, мужа Нестан-Дареджан?!
Почему женщины так не похожи на свои изображения на персидских миниатюрах? Почему царица Натиа сидит перед ним часами, сварливо упрекая его в нелюбви к дочери? И что за неприятная привычка грызть зубами конец поясной ленты? И почему так нелепо великое перемешивается со смешным?.. Почему он, царь двух царств, вырабатывающий план войны с шахом Аббасом, должен подносить ей розы и умолять не портить зубы и грызть лучше лепестки?..
А что было, когда Зураб прислал в Кутаиси двух доверенных арагвинцев с подарками! Дареджан ножкой, обутой в атласную сандалию, вышвыривала драгоценные украшения из своих покоев, а он, царь, озираясь, как вор, вновь их вносил. Прислужницы торопливо прятали их в сундуки, а Дареджан нежными ручками, подобными лилиям, переворачивала тяжелые сундуки, раскидывая золото и камни. И царица Натиа ползала на животе, достойном сравнения с луной, и лихорадочно запихивала ценности в маленький бархатный хурджини. А он, устав, как не уставал от жарких схваток у стен Упадари, поспешно дочитывал послание Зураба.
Арагвский владетель клялся в преданности и верности ему, царю Теймуразу. Он вовремя подоспеет на помощь. Теперь приходится вести большую игру, ибо опасается, что Хосро-мирза нападет и разорит Ананури. Везде у мирзы лазутчики; горцы как в клещах. Лучше царю с семьей и двором переждать в Имерети. Саакадзе ослабевает сам, но и персов немало уложил, – и то и другое необходимо.
«Необходимо для кого?» – усмехнулся Чолокашвили. И злорадствовала царица Натиа. И не правы ли они? Вот сколько месяцев минуло, а Зураб больше ни одного гонца не прислал…
И в одно из солнечных утр, когда он, Теймураз, размышлял, почему в Русии ни один царь не пишет шаири, прискакали посланцы от тушин. Выбирать не приходилось. Он был готов тут же броситься к коню, но все же два дня заставил тушин уговаривать себя. Обидно было, что царь Георгий и даже царица Тамара не очень настойчиво, только соблюдая гостеприимство, убеждали остаться. Но и он отомстил – если не царю и царице, то наследнику наверно! Никакие уговоры оставить семью венценосца не помогли, и наследник Александр словно ошпаренный дьявол, метался по дворцу. А Дареджан, подобно виноградной лозе, перегнувшись через балкон, источала из глаз соленые жемчужины. Но он, царь и творец шаири, был непоколебим: «Мы возжелали вернуться на царство с царицей и Нестан-Дареджан. Владетель Арагвского княжества, Зураб Эристави, по жене соскучился». И, словно не замечая ревнивого пламени в глазах Александра и гнева в глазах Дареджан, повелел спешно готовиться к отъезду.
В пути, пробираясь между Малой Лиахвой и Меджудой, тушины на расспросы Чолокашвили и других князей открыто отвечали, что все грузины-горцы не доверяют Зурабу, связанному дружбой с персидскими сардарами, которые, очевидно с согласия Зураба, закрыли их в горах. А они, горцы-грузины, всегда верны своему слову. И как тогда, в светлый день возвращения царя Теймураза из Гонио, поклялись Георгию Саакадзе и согласились признавать одного бога, а царем одного Теймураза, так и теперь не отступили от священной клятвы. Пусть царь Теймураз возглавит их в борьбе со своими врагами и врагами царства.
