Понсон дю Террайль - Клуб червонных валетов
— Ну, господин слепой, — сказала она, — хорошо ли вы сыграли вашу роль?
— Отлично. И если бы вы были тут, моя добрая барыня, то вы бы похлопали мне. Я так хорошо плакал, что дурак совершенно растаял.
Слепой расхохотался.
— Он дал мне целых сорок франков, — продолжал он рассказывать, — и прислал нашу привратницу, вдову Фипар, затопить у меня камин и сварить мне супу.
— Вижу, вижу, — заметила, улыбаясь, молодая женщина, — что у вас отличный аппетит.
— Гм… Аппетит-то хорош, но жажда еще сильнее, и если бы соблаговолили, милая барыня, приказать потешить меня винцом.
— Погоди, старый пьяница, — ответила, смеясь, молодая женщина, — ты тогда разболтаешься и можешь наделать кучу глупостей.
— Следовательно, я должен утолять свою жажду одной водой.
— Пока я не дозволю тебе пить вино. В тот день, когда тебе будет дано это разрешение, ты можешь спать хоть в самом кабаке.
— А смею спросить: скоро это будет?
— Не знаю еще. Ну, я не могу долго сидеть в вашей конуре, слушайте хорошенько: мы условились, что вы будете получать от меня ежемесячно по десять луи. Если вы только будете честно и добропорядочно выполнять роль слепого.
— Совершенно верно, моя добрая, но даю вам честное слово Гарена, что я отлично исполняю роль слепого, несчастного отца.
— А если вы дотянете свою роль до конца, то вам заплатят еще тысячу экю. Конечно, по окончании всей этой комедии.
Мнимый слепой радостно вскрикнул.
— Прощайте. Я зайду сюда завтра утром. Роллан не может прийти завтра ни утром, ни вечером, я это знаю. Но если бы он пришел вечером, то вы, вероятно, сумеете сказать ему, что я пошла по делу.
Сказав это, мнимая Гарен встала и, спустившись по лестнице, зашла к привратнице, которая была не кто иная, как вдова Фипар, приемная мать негодяя Рокамболя — щеголеватого виконта де Камбольха.
Так как вдова Фипар была посвящена в тайны мнимой дочери отца Гарена, то Тюркуаза вошла к ней, не стесняясь, и сказала:
— Я бросила вам наверху узел. Вы отнесете его в комнату, нанятую вами для меня в улице Лапп, и найдете швею, которая бы как можно скорее сшила все, что там завернуто. Понимаете?
— Конечно, моя красавица.
— До свидания.
Тюркуаза вышла от нее и, наняв фиакр, приказала ехать в улицу Монсей.
Через несколько минут после этого она уже была дома, то есть в отеле, куда поместил ее сэр Вильямс, сделавший из нее орудие своих преступных планов.
Войдя к себе, она поторопилась сбросить с себя свой костюм, приняла ванну и оделась в великолепный костюм.
— Что он? — спросила она у служанки.
— Ничего, доктор был и перевязал его. Он все спрашивал, скоро ли вы вернетесь.
Тюркуаза расхохоталась.
— Ну, бедный голубок, попался, — заметила она, — и я убеждена, что через три месяца от полезет в скважину замка по первому знаку моего мизинца.
Сказав это, молодая женщина прошла в комнату, где ожидал ее раненый Фернан.
— Наконец-то, — прошептал он при виде ее.
— Неужели вы е таким нетерпением желали меня видеть, — спросила вкрадчиво молодая женщина, бросая на Фернана такой взгляд, который невольно заставил его покраснеть.
— Извините меня, — прошептал он.
Она улыбнулась еще раз и небрежно бросилась в большое кресло, стоявшее около кровати больного.
С этой минуты Фернан Роше стал жить как во сне. А она, его очаровательница, по-прежнему продолжала окружать себя глубокой тайной.
Через несколько дней после этого он мог уже вставать, и Фернан был очень обрадован, когда прелестная незнакомка сказала ему:
— Сегодня великолепный день, солнце так и греет, и в воздухе очень тепло. Если вы будете благоразумны, то я позволю вам пройти раза три по саду… конечно, опираясь на мою руку.
Дня через три после этого, когда Фернану сделалось уже почти совсем хорошо, прелестная незнакомка сказала ему:
— Мой друг, я попрошу вас оказать мне большую услугу.
— Все, что вы хотите, лишь бы я мог доказать вам свою…
— Можете, — перебила она, — к чему все эти громкие фразы. Слушайте меня хорошенько.
— Говорите.
— Вы, конечно, знаете, что я не могу сказать вам ни моего имени, ни названия улицы, где стоит этот дом.
— Да.
— Следовательно, вы, верно, не откажетесь дать мне ваше честное слово, что вы будете повиноваться мне слепо.
— Даю.
— Слепо — в точном значении этого слова, так как я завяжу вам глаза.
Фернан удивился.
— Завязав вам глаза, вас посадят в карету, но предварительно вы возьмете с собой это письмо, в нем будут заключаться мои инструкции, и вы увидите, чего я жду от вас.
— Это что-то вроде главы из сказок «Тысячи и одной ночи».
— Почти что так.
— Но куда же меня повезут?
Молодая женщина расхохоталась.
— Странный вопрос! — заметила она. Зачем же вам глаза завязывают?
— Да, вы правы.
— Вы сядете в карету, вас повезут… затем остановятся, и вы выйдете. Тогда вы снимете повязку и прочитаете мое письмо.
— А когда надо ехать?
— Сейчас же.
Затем она села к письменному столу и, написав несколько строчек, приказала подать Фернану его плащ.
— Вот этим платком, — сказала она, снимая со своей шеи маленький платочек, — я завяжу вам глаза, и вы должны думать обо мне, пока у вас будут завязаны глаза.
Затем Тюркуаза завязала ему глаза, посадила его при помощи кучера в карету и захлопнула ее дверцы.
Кучер ударил по лошадям, и карета покатилась.
Карета ехала быстро, беспрестанно поворачивая в разные стороны, и, наконец, часа через два остановилась.
— Мы приехали, сказал кучер, отворяя дверцу кареты.
Фернан поспешил выйти из экипажа и осмотреться.
Была ночь.
Он находился в конце Амстердамской улицы, как раз против Западной железной дороги.
Фернан поспешил подбежать к фонарю и прочел письмо, оно, впрочем, было очень коротко.
«Мой друг!
Вы уже почти поправились и потому в состоянии возвратиться домой, где вас так нетерпеливо ждет ваша жена, которая вас так любит.
Прощайте и не выходите больше на дуэль.
Прощайте, не сердитесь на меня и скажите самому себе, что видели все это во сне.
В нашей жизни, право, нет ничего лучше снов».
Фернан глубоко вздохнул и слегка вскрикнул.
— Я должен увидеть ее, — прошептал он, — хотя бы для этого пришлось перевернуть весь Париж.
На следующий день после того, как Фернан был выпровожен из маленького отеля Тюркуазы, часов в двенадцать ночи в квартире Рокамболя сидел сэр Вильямс.
Виконт курил сигару, а сэр Вильямс кушал прекрасный пирог, вознаграждая себя им за ту постную пищу, которой он довольствовался в отеле графа де Кергаца.
