Эмма Орци - Тревоги любви
— Это будет сделано завтра, после заката.
— Каким образом?
— Я приказал звонить к вечерней молитве в одной из запертых церквей, а он принял вызов на дуэль do мной на южном крепостном валу как раз в это время.
— Вы, вероятно, принимаете его за дурака? — сказал Колло.
— Нет, за безумно смелого искателя приключений. Он обязательно придет.
— И что будет дальше?
— На валу будут ждать двенадцать вооруженных людей, готовых схватить его при первом появлении.
— Чтобы немедленно расстрелять?
— Я предпочитаю получить его жизнь, имея в виду оружие, которое для него гораздо действеннее смерти.
— Что это за оружие, гражданин Шовелен?
— Бесчестье и осмеяние — взамен его жизни и жизни его жены.
— Вы, кажется, с ума сошли, гражданин, и оказываете республике плохую услугу, щадя жизнь ее величайшего врага.
— Щадя его жизнь? — расхохотался Шовелен. — Нет, гражданин, после всего этого в Англии этот человек, обожаемый, как какой-то бог, в один момент сделается посмешищем и предметом всеобщего презрения. Только тогда будем мы в безопасности от этой шайки английских шпионов, когда ее предводитель будет принужден в самоубийстве искать спасения от губительного презрения целого мира. А теперь не пойти ли нам спать? — предложил Шовелен, желавший поскорее остаться наедине с собой.
К его удовольствию, Колло что-то проворчал себе под нос, что выражало согласие, и, кивнув, вышел из комнаты.
Удобно усевшись в кресле, Шовелен предался приятным размышлениям.
— Ну, мой неуловимый герой, — шептал он, — мне сдается, что мы с тобой теперь расквитаемся! Бесчестье и осмеяние! — почти вслух повторял он, с наслаждением лакомки произнося эти слова, как вдруг до его слуха долетел знакомый беззаботный смех.
— Ради Бога, скажите, месье Шобертен, как намерены вы привести в исполнение эти приятные вещи?
В одно мгновение Шовелен был на ногах и с широко раскрытыми от изумления глазами смотрел на ярко освещенного луной сэра Перси, который в широком плаще, накинутом поверх его обычного элегантного костюма, спокойно сидел на окне.
— Услышав, как вы повторяли такие интересные слова, я не мог устоять от искушения заглянуть сюда, — хладнокровно пояснил сэр Перси. — Человек, разговаривающий сам с собой, находится в незавидном положении: он или дурак, или сумасшедший. Разумеется, эти эпитеты к вам не могут относиться, месье Шобертен… э… э… простите… Шовелен!
Одна его рука покоилась на рукоятке шпаги Лоренцо Ченчи, в другой он держал золотой лорнет.
Шовелен так растерялся, что даже не подумал позвать вооруженную стражу. Наконец, рассердившись на себя за собственное замешательство, он попытался подражать хладнокровию своего врага и прямо подошел к сэру Перси, причем, протянув руку, почти коснулся его плеча.
— Может, вы хотите завладеть моей ногой? — весело спросил Блейкни, протягивая ему ногу в изящном башмаке. — Это средство вернее, чем брать за плечо. А за другую ногу могут держать ваши шесть гвардейцев. Да не смотрите так на меня, я не призрак.
— Нет, сэр Перси, я вовсе не думаю, что вы собираетесь сбежать. Вы, вероятно, желали говорить со мной, если решились на такой поздний визит?
— Нет, я просто шел вдоль валов, думая о нашей завтрашней встрече, как вдруг увидел открытое окно. Подумав, что сбился с пути, я зашел сюда, чтобы узнать дорогу.
— К ближайшей камере, сэр Перси? — сухо спросил Шовелен.
— Все равно куда, лишь бы мне сесть удобнее, чем на этом жестком торчке. Здесь чертовски неудобно!
— Полагаю, сэр Перси, что вы сделали мне и моему товарищу честь, подслушав наши разговоры? Впрочем, у нас не было секретов. Мы говорили о том, о чем толкует весь город. Но кроме того, я беседовал и с леди Блейкни. Вы и этот разговор слышали?
По-видимому, сэр Перси не обратил внимания на вопрос: он был усердно занят чисткой своей шляпы.
— По таким шляпам вся Англия сходит теперь с ума, — проговорил он, — но мне они уже надоели. Когда вернусь в Лондон, употреблю все старания, чтобы придумать новый фасон.
— А когда вы думаете вернуться в Англию, сэр Перси? — с насмешкой спросил Шовелен.
— Завтра вечером, как только начнется прилив.
— Вместе с леди Блейкни?
— Разумеется! И с вами, если вам будет угодно удостоить нас своим обществом.
— Боюсь, леди Блейкни не будет в состоянии сопровождать вас.
— Вы меня поражаете, сэр! Кто же может ей помешать?
— Все те, чья смерть явится следствием бегства миледи из Булони… Разве вы не слышали о мерах, принятых для того, чтобы помешать миледи покинуть этот город без нашего разрешения?
— Нет, месье Шобертен, — спокойно ответил сэр Перси, — ничего не слышал. За границей я веду очень уединенную жизнь.
— Желаете узнать это теперь?
— Уверяю вас, это бесполезно, да и становится поздно.
— Сэр Перси, если вы не выслушаете меня, то через сутки ваша жена будет доставлена в Париж на суд Комитета общественного спасения, — твердо заявил Шовелен.
— Однако какая у вас быстрая лошадь! — любезно сказал сэр Перси. — А я всегда слышал, что французские лошади не в состоянии побить наших.
— Сегодня вечером я объяснил леди Блейкни, — продолжал Шовелен, — что, если она покинет Булонь, прежде чем Алый Первоцвет будет в наших руках, мы расстреляем по одному человеку из каждой семьи, и это обязательно будет кормилец семьи. Поэтому мы крепко сторожим леди Блейкни. Что касается Алого Первоцвета…
— То вам стоит лишь позвонить — и через минуту он уже будет под замком, не так ли?.. Но вам, как я вижу, ужасно хочется что-то сказать мне. Продолжайте, пожалуйста: ваше любезное внимание своей серьезностью начинает меня интересовать.
— Я хочу предложить вам сделку, сэр Перси. Желаете узнать условия?
— Я еще не знаю, что могу выиграть, но предположим, я интересуюсь лишь тем, что выигрываете вы… В чем же дело?
— Леди Блейкни в сопровождении вас и некоторых из ваших друзей, которые окажутся в Булони, будет завтра вечером отправлена в Париж и водворена в Тампль, в освободившееся помещение Марии Антуанетты; обращаться с нею будут совершенно так же, как с Марией Антуанеттой. Вы понимаете, что это значит? Дни, недели, может быть, месяцы нищеты и унижений. Подобно Марии Антуанетте, она ни на минуту не будет оставаться одна ни днем, ни ночью, будет постоянно в обществе солдат… Оскорбления, насмешки…
— Ах ты, поганый пес!.. Собака!.. Ведь я тебя за это убью!
Нападение было так неожиданно, что Шовелен не успел позвать на помощь.
— Грязный пес! — повторял Блейкни, сдавливая ему горло. — Я убью тебя, если ты не возьмешь назад своих слов!
