Синтия Хэррод-Иглз - Князек
– В нем совсем ничего нет от волка! – отметил он, подходя, чтобы приветствовать Джона. – Он ласков, как котенок. Эй, зверь, позор на голову твоего отца!
– Зато мать может им гордиться. – Джон ухватил Китру за ошейник и взял его на поводок. – Добрый день, госпожа Мэри. Так ты снова дома?
За нее ответил Джэн:
– Да, мама вернулась домой. Мы попозже зайдем к ней, но сперва пойдем-ка посмотрим на моего нового жеребца. Покидаю тебя, Мэри. Но, думаю, ты справишься и без меня...
Мэри, лишь на мгновение оторвав взгляд от лица Джона, ответила:
– Агнес и Дигби вовсе не нуждаются во мне. Если вы не возражаете, я пойду с вами и посмотрю, как вы управитесь...
– Ну, разумеется! Я буду лишь польщен. – Джэн был удивлен и обрадован. Они направились к большому загону возле конюшен: там он с величайшими предосторожностями усадил Мэри на поваленное дерево, лежащее на безопасном расстоянии – так, что девушке ничто не грозило, но она беспрепятственно могла наблюдать за происходящим. Потом они с Джоном вывели жеребца. Это был очень крупный, длинноногий конь с роскошной длиннейшей гривой и хвостом, необыкновенно горячий и вместе с тем удивительно умный, что видно было по глазам – такого зверя труднее всего объездить.
– Я не хочу сломить его дух, – объяснил Джэн, – поэтому-то мне и понадобилась твоя помощь. Ты так чудесно находишь общий язык со зверьем – они доверяют тебе.
– Я сделаю все, что смогу. – Он взялся за уздечку и стал поглаживать нервное и возбужденное животное. Джэн в это время затягивал подпругу. Джон отослал Китру к Мэри – и борьба началась.
Это был долгий и тяжелый поединок – и захватывающее дух зрелище. Юноши всеми средствами пытались заставить жеребца понять, что не желают причинить ему зла – а тот напрочь отказывался это понимать. Джон, употребив всю свою необыкновенную силу и одновременно всю присущую ему нежность по отношению к «братьям меньшим», сдерживал коня, пока Джэн садился в седло. Почуяв тяжесть, конь заржал и взбрыкнул – его ноздри раздувались, а умные глаза были переполнены страхом и негодованием. Молодые люди устали, взмокли и перепачкались в грязи – уздечка беспощадно врезалась в шею животного, дивная грива спуталась и потемнела от пота... Мэри сидела, крепко ухватившись за ошейник Китры, взволнованно сжимая кулачки. Наконец, конь встал на дыбы, потом резко вскинул задом – и Джэн вылетел из седла. Одновременно конь ударил Джона в плечо с такой силой, что тот упал навзничь.
Мэри со слабым криком вскочила. Непобежденный конь затрусил в дальний конец загона, а девушка распахнула ворота и бесстрашно подбежала к молодым людям, распростертым в пыли. Джэн, присев и мотая головой, как пьяный, увидел, что Мэри, опустившись на колени без всякого почтения к своим юбкам – что было для нее так нехарактерно, – пытается помочь Джону подняться.
– С тобой все в порядке? – спросил Джэн, медленно поднимаясь на ноги. Джон, наконец, сел, держась за правое плечо и морщась от боли. Побледневшая Мэри, расширив глаза, прижимала пальчики к губам.
– Все обойдется. Он задел мое плечо – слава Богу, коленом, а не копытом. Удар пришелся вскользь. Думаю, это просто ушиб. Прочь, Китра, прекрати меня умывать! Благодарю, Мэри, мне уже лучше. Я в порядке, Джэн, – нужно поскорее поймать жеребца, покуда бедняга не запутался в поводьях.
Они быстро загнали коня в угол загородки, и Джэн твердо сказал:
– На сегодня довольно. Сейчас я отведу малыша в стойло. А ты пойди к матери – пусть она осмотрит твое плечо. Ты ведь проводишь его, Мэри? – было заметно, что последние слова он произнес неохотно и с какой-то затаенной печалью – ведь Мэри ни на мгновение не сводила глаз с Джона, переживая лишь за него, и даже не поинтересовалась самочувствием Джэна после падения. – Отгони Китру – он тянет Джона за рукав и причиняет ему боль.
Джэн грустно смотрел, как удаляются Мэри, Джон и собака. Жеребец к этому времени уже совсем успокоился, видимо, обессилев от накала страстей – теплая морда вдруг ткнулась Джэну в плечо. Конь подул юноше в шею, а затем попробовал на вкус его волосы, что пробудило Джэна от мрачных раздумий.
– Ну что, малыш, пойдем – я дам тебе свежего сена, – он склонился и поднял с земли бархатную шапочку. Затем, повинуясь внезапно нахлынувшему чувству, смело обнял жеребца за шею. Сперва тот хотел отпрянуть, но совладал с собой, успокоился и вновь подул Джэну в шею – на этот раз почти нежно. – Ах, так ты меня все-таки любишь? – спросил его Джэн. – Но всегда приходится нелегко, когда любовь борется с другим чувством – у тебя с любовью к свободе, а у меня... – он запнулся. – Ничего, мы победим, малыш. Я клянусь тебе! Пойдем-ка, дружок, домой... – и он повел коня к конюшне.
Поднявшись на верхний этаж, Джэн увидел, что Джон сидит на полу у ног Нанетты – на его плечо был заботливо наложен холодный компресс. Мэри тщательно очищала его куртку от грязи. Они беседовали о Елизавете – Нанетта как раз спрашивала, как у нее дела.
– Довольно сносно, – отвечал Джон, – хотя беременность изнуряет ее. Она не жалуется, но стала раздражительной, а порой я вижу, как она плачет украдкой.
В его голосе звучало искреннее участие. Нанетта стянула ушибленное плечо повязкой так, что Джон поморщился, и сказала:
– Не тревожься, Джон, она будет счастлива, когда ребенок появится на свет. Вспоминаю, я в молодости недоумевала: как это женщины переносят беременность? Для меня в этом было нечто несообразное. – Голос ее звучал спокойно и весело. Джэн, глядя на нее, не понимал, откуда мать черпает силы – никто бы при виде ее не догадался, что она недавно потеряла мужа и единственного обожаемого сына. Она подняла глаза и улыбнулась Джэну – и лицо ее вдруг стало удивительно молодым.
– Ну, думаю, довольно – одевайся, мальчик, – велела она Джону. – А с тобой что, медвежонок? Ты тоже ушибся? Тебя нужно перевязать?
– Ничего у меня не болит, мама, – отвечал Джэн, – кроме больного самолюбия. А чтобы унять эту боль, достаточно твоего поцелуя. – Он подошел, склонился и поцеловал Нанетту в гладкий, без единой морщинки лоб – и получил ответный поцелуй. Выпрямившись, он с нежностью поглядел на нее. – Как хорошо, что ты дома. Дом тоскует по своим хозяйкам... – он бросил быстрый взгляд на Мэри, которая не подняла на него глаз. – Вам надо бы почаще наведываться домой.
Нанетта улыбнулась, счищая с рукава Джэна налипшую и подсохшую уже грязь.
– Домой... – задумчиво проговорила она. – Моя жизнь сложилась так, что я нигде не чувствую себя вполне дома. Я была моложе Мэри, когда меня отослали в Кентдэйл, не успела я вернуться – меня отправили ко двору. Потом какое-то время я жила в усадьбе Морлэнд, потом опять при дворе – а затем я приехала сюда, в Уотермилл... – она помолчала, пока Одри убирала таз с водой и мокнущими в нем лоскутами чистой ткани. Воздух был насыщен ароматом листьев манжетки – превосходного средства от ушибов: Нанетта положила их в воду, чтобы облегчить Джону боль. Еще некоторое время Нанетта задумчиво молчала, затем вновь заговорила: – Моя жизнь была всегда посвящена другим – теперь же я всецело посвятила себя заботам о дочери королевы Анны. И, конечно же, о Тебе, мой медвежонок, – я надеюсь, ты понимаешь: если я делю свое сердце поровну между вами, то это вовсе не означает, что я меньше люблю тебя.
