Георг Борн - Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 1
Отворив последнюю дверь и убедившись, что теперь королева вне опасности, Франциско стал живо прощаться. Он думал только об Энрике, едва слушая, что благосклонно шептала ему Изабелла, бросая на него свой прелестный взгляд.
— Благодарю вас, дон Серрано, я ваша должница. На днях, я слышала, королевская гвардия выступит в поход вместе с остальным войском против генерала Кабрера, вы также будете участвовать в сражении; в знак своей милости я хочу дать вам с собой в опасную дорогу талисман, — вот возьмите и носите его.
Изабелла, еще взволнованная впечатлениями, сняла со своей груди маленькую золотую цепочку с висевшими на ней топазом, вправленным в золото, и маленьким образком, быстро разорвала ее и отдала талисман удивленному Франциско.
— На память о вашей сегодняшней услуге! — прошептала она и бегом пустилась к себе, дружески кивнув головой оставшемуся кавалеру.
— Искренне благодарю! — с трудом проговорил Серрано. Постояв некоторое время в нерешительности, бросился бежать по темным улицам к тому месту, где недавно видел Энрику с ребенком, с его ребенком. Запыхавшись, добежал он до того переулка и спросил у слуг подозрительного трактира, не видели ли они девушку с ребенком на руках.
Никто не мог ничего сказать нетерпеливо искавшему Серрано, богатый мундир которого был виден из-под расстегнувшегося плаща. Не теряя надежды, он обыскал все закоулки улицы Толедо, но все было напрасно!
На рассвете он вернулся, едва дыша, покрытый пылью и грязью, в дом лавочника Ромоло, где его ждал обеспокоенный Доминго. Он сообщил Серрано по просьбе дона Олоцаги и дона Прима о предстоявшем на другой день выступлении, поскольку вблизи столицы были замечены аванпосты и шпионы генерала карлистов Кабреры.
— Осмотрел ли ты и зарядил ли наши пистолеты? — спросил взволнованно Франциско.
— Все в исправности, — отвечал старый Доминго.
ТРАКТИР «РЫСЬ»
Когда Энрика лежала без чувств в Бедойском лесу, мимо нее проходил цыганский табор, таща за собой на навьюченных лошадях весь свой скарб.
Полунагие, загорелые ребятишки бездомных скитальцев нашли ее и, таинственно кивая головой, подозвали цыганку.
— Цирра, поди, посмотри, что мы нашли! — воскликнули они.
Старая Цирра, повязанная пестрым платком, с поблекшим, желтоватого оттенка лицом, последовала за ними в кусты и скоро своими зоркими черными глазами увидела Энрику и ее спящую маленькую дочь.
Она нагнулась, прислушалась к их дыханию, потом сорвала росшую поблизости траву, с едким запахом, потерла между рук и поднесла к лицу Энрики, которая лежала как мертвая.
Энрика проснулась, оправила разметавшиеся по лбу волосы. Ей показалось, что она видела долгий, тяжелый сон. Она взяла на руки безмятежно спавшего ребенка и со счастливой улыбкой прижала к своей груди. Взглянув на окровавленные руки, она вспомнила жуткие события минувшей ночи и с ужасом осмотрелась, боясь преследований Жозэ.
— Чего ты боишься, дитя мое? — спросила хриплым голосом старая цыганка.
— Меня преследуют — меня и моего ребенка!
— Так пойдем со мной к мужчинам. Если ты отправишься в путь с нами, то они возьмут тебя под свою защиту!
— А куда вы отправляетесь? — спросила Энрика.
— В Мадрид. Мы там отдохнем день. Иди с нами, а если у тебя как и у нас нет родины, останься с нами вместе с твоим ребенком!
— До Мадрида я пойду вместе с вами, а там поищу помощи! — сказала Энрика и попросила старую Цирру, удивительно сильную для своих лет, помочь ей встать.
— Какая ты, должно быть, несчастная, как оборвана на тебе одежда! — жалела ее старая цыганка, пока она брала ребенка на руки. — Бедная женщина, ты такая еще молоденькая!
Они пошли за длинным пестрым шествием, прокладывавшим себе дорогу через лес. Цыганский князь, шедший впереди, хорошо знал путь; на нем лежала обязанность вести всех остальных и управлять ими.
Вскоре мужчины и женщины столпились вокруг Энрики и ее ребенка, желая узнать, что она пришла искать в их среде, но старая Цирра проворно объяснила им на их странном, совершенно чужом языке, которого не знает и не понимает никто, кроме этого бездомного, изгнанного народа, что девушка, так же как и они, лишена родины и что ее преследуют.
Тогда черноволосые с огненными глазами цыгане закивали ей дружески головами, и Энрика со своим ребенком окончательно вступила в их общину. Высокий престарелый князь подошел к ней и в знак приветствия поцеловал ее в лоб; возле него стоял его сын, стройный красивый цыган, и его черные блестящие глаза ласково смотрели на Энрику.
— Аццо также приветствует тебя, белая женщина, — сказал он мелодичным голосом.
Действительно, даже смуглое, как у испанок, лицо Энрики по сравнению с цветом кожи гитаносов, окружавших ее, казалось белым. Женщины и девушки, смуглолицые и плутоватые, были одеты в очень коротенькие обшитые пестрым юбки, так что из-под них виднелись их красивые, стройные ноги. Длинные, густые, черные волосы были убраны венками и лентами. Мужчины носили короткие штаны, также украшенные пестрыми лентами, и наполовину расстегнутые рубашки, из-под которых виднелись их крепкие тела. Один только князь носил испанскую шляпу, остальные были в белых и красных шапках.
Аццо, стройный княжеский сын, нес в руках скрипку. Многие цыгане курили коротенькие трубки, пуская густой дым. Волосы у них были нечесаные и в беспорядке спускались на плечи и на желтоватые лица. Глаза были блестящие, лица поблеклые, резкие черты носили выражение грусти, тоски; они то восторженно вскрикивали, когда раздавались звуки скрипки и цимбал, то опять задумывались, сидя под тенью буков и цветущих каштанов — задумывались о далекой, родной стороне, прогнавшей их от себя, о лотосах Нила, о древних преданиях их бездомного племени.
Когда ночной мрак опускался над лесами, они укладывались вокруг костра, глядели в огонь, от которого делалось отрадно их взорам и сердцу, и прислушивались к таинственным напевам, которые Аццо, княжеский сын, не сводивший своих мрачных взоров с Энрики, наигрывал им; одичалая молодежь вдруг воодушевлялась, вскакивала с места и при свете факелов начинала кружиться с черноглазыми девушками в страстной, увлекательной пляске, тогда как старики готовили ужин вокруг пылающего костра.
Энрика сидела в стороне со своим спящим ребенком на руках и думала о Франциско, о своем прекрасном прошлом; она сложила руки для молитвы и блаженным взором смотрела на свое маленькое сокровище, на залог своей любви.
Подняв голову, она увидела перед собой Аццо, стройного цыгана с черными, растрепавшимися волосами; темный, блестящий взор его покоился на грациозной фигуре Энрики, он как будто хотел вымолвить: «Я полюбил тебя безумно, белая женщина, с той минуты, когда ты пришла к нам и когда я тебя увидел в первый раз!» Но вместо холодных слов он желал бы, по обычаю цыган, обхватить прекрасную женщину руками, повести ее в хоровод под темные каштановые деревья и тут же, в пляске, запечатлеть на ее свежих устах горячий брачный поцелуй. Что же удерживало его? Он хотел дать ей другое доказательство своей любви.
![Юрий Иванов-Милюхин - Драгоценности Парижа [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
