Саймон Скэрроу - Римский орел
Отложив документ в сторону, Веспасиан допил остававшееся в чаше вино и уставился на покрывавшие стол вороха писанины. «Та еще авантюра», — подумал он. Привлечение огромных людских и материальных ресурсов, организация бесперебойного снабжения, постройка и наем флота, подготовка армии к переправке и высадке на незнакомую территорию. И это не говоря уже о таком пустяке, как проведение самой кампании и последующих организационных мероприятий по созданию на пустом месте новой провинции с системой ее повседневного управления. И чего ради? В депеше, правда, говорилось, будто на острове имеются огромные запасы золота, серебра и особенно олова, но посещавшие бриттов купцы отзывались об их стране как об убогом, варварском захолустье. Никаких тебе больших городов или уютных цивилизованных поселений. Только пьяные дикари да косматые безобразные бабы. Вряд они явятся для империи ценным приобретением. Но, так или иначе, Рим опять выступит в роли завоевателя новых земель, а это уже кое-что. Многие честолюбивые замыслы воплощались в реальность именно после победоносных походов. Веспасиан четко осознавал, что для успеха на политическом поприще ему желательно обрести славу блестящего полководца. Завоевание Британии — отличный плацдарм для того. «Так что предстоящая акция, — подумал с улыбкой он, — устраивает всех. Кроме разве что аборигенов».
Что касается аборигенов, то и здешние доставляют немало хлопот. Прежде, чем оставить крепость на попечение смешанного, переводимого сюда из Македонии гарнизона, волей-неволей ему, как легату, придется уладить некоторые вопросы. Большая часть их относилась к земельным спорам между племенами и никаких сложностей в себе не таила, а самой неприятной проблемой сейчас занималась третья когорта. Оставшийся без языка мытарь подал прошение на имя наместника, запросив в возмещение ущерба непомерную денежную пеню. Или голову взбунтовавшегося вождя. Ничто другое его не устраивало. Памятуя о том, что урожай в этом году выдался скудный, Веспасиан предложил в качестве возмещения ограничиться урезанием мятежному варвару языка. Однако сборщик налогов, галл по происхождению, изъяснявшийся на латыни столь плохо, что, утратив дар речи (Веспасиан вновь усмехнулся), почти ничего не терял, настаивал на казни германца или на немыслимой денежной компенсации. В конце концов Веспасиан поручил разобраться с местными баламутами Вителлию, благо такое задание было вполне по нему.
Веспасиан не испытывал к своему старшему трибуну теплых чувств, хотя, на первый взгляд, это могло показаться странным. Вителлий был человеком уравновешенным и общительным. Выпивал он крепко, но никогда не упивался вдрызг, что же до его всем известного пристрастия к женскому полу, то это качество легат находил естественным для солдата и заслуживающим лишь одобрения. Кроме того, Вителлий охотно принимал участие в спортивных играх и состязаниях, а колесницей правил так, словно родился с вожжами в руках. Если у него и был порок, то только тяга к азартным играм, однако и здесь он умел вовремя остановиться, никогда не заходя за ведущую к катастрофе черту. Ему было присуще умение обзаводиться друзьями, имеющими политический вес, и при всех этих качествах служба в прославленном легионе открывала перед ним блестящие перспективы. Интересно, что с ним станется дальше, как высоко он взлетит?
Задав себе этот вопрос, Веспасиан вдруг осознал истинную причину своей неприязни к трибуну. Вителлий не нравился ему не как человек, а как соперник в будущих политических играх. Ну и прекрасно, пусть все идет как идет.
Оно бы, конечно, и шло без помех, если бы не императорская шифровка, доставленная ему специальным нарочным недель пять назад. В ней сообщалось, что, по имеющимся у императора сведениям, в командном составе Второго легиона скрывается человек, причастный к заговору Скрибониана. Как только арестованные заговорщики поделятся с дознавателями информацией, легату сообщат его имя, дабы он, легат, незаметно, без лишнего шума сего изменника обезвредил. Даже тут, покривился внутренне Веспасиан, они не хотят называть вещи своими именами. Никто информацией с ними не делится, ее выбивают в пыточных палачи. А обезвредить — значит убить, но им это неприятно. Лучше сказать обезвредить, легат все поймет. А для подогрева этой понятливости Веспасиану еще сообщали, что в его лагере пребывает по меньшей мере один секретный имперский агент. С приказом оказывать ему необходимую (какую и каким образом?) помощь.
Все это было крайне некстати, особенно с учетом того, скольких сил и внимания требовала подготовка к походу. Если власти хотят, чтобы армия действовала эффективно, каждый солдат, включая военачальника, должен иметь возможность полностью сосредоточиться на военных задачах, а не на политических дрязгах. А теперь, волей-неволей, ему придется смотреть с подозрением на каждого из своих командиров. Во всяком случае до тех пор, пока какой-нибудь бедолага в тюрьме Маммертин не сообщит наконец своим мучителям имя сообщника. Втайне Веспасиан надеялся, что таковым окажется старший трибун: это явилось бы славным решением многих проблем.
Налив себе еще вина из подогревавшегося над светящимися угольками жаровни кувшина, легат принялся смаковать терпкую, горячую влагу, сокрушаясь о том, что для Вителлия не нашлось задания поопаснее, чем прогулка в соседнюю деревеньку.
ГЛАВА 8
Конь трибуна с топотом подскакал к арьергарду когорты и вздыбился. Вителлий, выбросив вперед руку, указал на деревню.
— Макрон! Возвращайся туда!
— Командир?
Макрон позволил себе удивиться, ибо решил, что его посылают сдержать бегущую к деревне орду.
— В поле нас перебьют! Нужно занять укрепление!
Макрон просиял.
— Есть, командир!
— Вломись в деревню и закрой дальние ворота.
— Есть, командир.
— Не останавливайся ни перед чем. Не мешкай! Ты понял?
— Так точно, командир.
Макрон повернулся к центурии, а Вителлий, резко пришпорив коня, унесся обратно. Издалека донеслось его рявканье: «На два счета! Легионеры! Кругом!»
Макрон схватил Катона за руку.
— Держись рядом. Что бы там ни было.
Катон кивнул.
— Ребята, за мной. Бегом, марш!
Шестая бросилась вниз. Тяжело дыша, пыша паром и без малого двумя сотнями глаз оценивая расстояние между лавиной варваров и деревней. Даже Катон, при всей своей неопытности, видел, что враг доберется до дальних ворот раньше них. И что тогда? Жестокая схватка на грязных узких улочках и верная смерть? Причем это в лучшем случае, ибо, если из всех россказней о германцах правдиво хоть что-то, смерть стократ предпочтительней плена. Амуниция новобранца немилосердно тряслась, ножны подпрыгивали, и Катон, держа в одной руке копье, а в другой щит, изо всех сил старался пресечь их попытки оказаться у него между ног. А тут еще шлем (одного на всех размера, чтоб им всем сдохнуть!) стал наезжать ему на глаза, и он резко вскидывал голову, чтобы хоть что-нибудь перед собой различать.
