Анатолий Коган - Замок братьев Сенарега
Чем ближе подплывали москвитин и фрязин к порогам великой реки, тем чаще встречались холмы; воды целовали скалы, огромные камни вспарывали быстрое течение. Наконец послышался растущий впереди шум. Василь пояснил: то, первый, если плыть вверх, из девяти днепровских порогов, гневливый Вольный. Далее идут Лишний, Будиловский, Внук — порог, Дед — порог — он же Ненасытен и самый страшный, Звонецкий, далее — Лоханский, Сурский и Кодацкий. Только выше порогов Василь и Мазо не поплывут, останутся в вольном крае — запорожском.
И вправду, уже ввиду Вольного свернули в проток, поплыли среди островков. Продрались чрез особо густой и плотный камышиный полк, плутали по новым протокам. Над одним из них, готовясь пройти под нависшими ветвями многовекового дуба, согнутого бурями, услышали крик ночной птицы. Василь тотчас откликнулся. Видимо — верно, так как в ветвях тотчас показалась веселая усатая рожа.
— Хто ты? — крикнула она.
— Оковыта! — так же весело отозвался Бердыш.
— А з чого ты?
— Из жита!
— Плыви! — последовало милостивое разрешение усатого дозорного.
В конце протока открылся еще один небольшой остров. У воды на берегу сушились такие же, как у наших путешественников, каяки, выше островок опоясывал крепкий тын из толстых, заостренных кверху дубовых стволов.
К Василю с радостными возгласами, огибая палисад, уже спешили свирепые с виду, широко улыбающиеся люди.
— Тебя здесь кличут оковытой? — успел спросить Мазо, когда они вытаскивали челнок из воды.
— Чудной! — улыбнулся Василь. — Так зовут здесь крепкое хлебное вино — иное и не признают. Оковытою, от латинского аква вите.
18
— Олесь! — позвал атаман, когда Василь, готовясь к доверительной беседе, незаметно ему подмигнул. — Покажь хлопчине наше царство! Только чур, с острова — никуда! — приказал усач подскочившему парубку.
Юноши вышли из бревенчатой чистой хатки старшого.
— Ты кто есть? Турок? — насупился Олесь, узнав имя нового товарища. — В Христа не веруешь?
— Верую, — отвечал Мазо, крестясь.
— А знамение творишь не по — нашему. Стало быть, латинец ты? Литвин чи лях?
— Италия, — ткнул себя в грудь молодой пришелец. — Генуя. Сенарега я. Понимаешь?
— Чего же не понять! Фрязин ты, франк[40], — небрежно бросил молодой островитянин. — Слава господу, хоть по — нашему глаголешь. Ну, пойдем!
Внутри тына на острове самыми большими строениями были четыре длинные хаты — курени, в которых и жило большинство вольных людей. Топили их, пояснил Олесь, по—черному, дым выходил в отверстие в крыше, отсюда и название. Меж ними открывался небольшой майдан, на него выходила паперть крохотной деревянной церквушки. Тут же темнели окованные железом двери большого погреба. Чуть поодаль виднелась закопченная и покосившаяся, глубоко вросшая в землю избенка, с виду — кузня. Две малых пушки, выставив чугунные зады, высматривали что — то сквозь свои окошки за стеной укрепления.
Олесь развел руками и повернулся к Мазо. Нечего, мол, и показывать; все, что есть, видишь сам.
Меж немногими и скудными постройками ходили, лежали, сидели их хозяева — люди вольного воинского товариства с Днепра — реки. Несколько воинов, сидевших в кружке возле таинственного погреба, подозвали юнцов к себе.
Это были дочерна осмоленные солнцем, могучего вида мужики. С макушек обритых наголо голов свисали длинные чубы — оселедцы, усы были так длинны, что некоторые забрасывали их за уши. Широкие шаровары — в дырах, ноги — в лаптях, опорках, поршнях, но у иных — в дорогих татарских сапогах. Трое — при саблях, у двоих за кушаками — железные палицы — чеканы, прочие — кто с дубиной, кто — с топором.
Сидевший ближе всех, подобно всем — по пояс голый силач спросил юного франка, кто он и что.
— С Москалем пришел, Василем, — одобрительно кивнул он. — То — добре, плохого Москаль к нам не приведет. Глядит хлопец смело, даром что фряжонок, — обратился он к остальным, — значит — по нраву нашему брату. А биться? Биться — то горазд? Покажь шаблюку, какая она у тебя!
Мазо вынул саблю.
— Добра у тебя сестрица — шабля, хлопче! силач, подмигнув Мазо, вскочил, весело вытащил из ножен свой клинок. — А ну, попробуем друг друга! — он. сделал выпад.
Сталь встретила сталь. По силе рук Мазо, конечно, было далеко до такого противника. Но бился он легко и споро. Уходил от наседавшего усача по кругу, но куда хотел, не спеша, неизменно отбивая тяжелый клинок островитянина.
— Так! Так! Так! — в азарте выкрикивал тот. — Еще! Еще! — И вдруг, отскочив на шаг, обрушил тяжелый удар на выброшенную вперед саблю Мазо. Но сталь скользнула по стали, по воле юноши, вбок, открыв загорелую грудь степного воина. Мазо в стремительном и точном движении чуть коснулся ее острием и отступил, готовый к новой схватке.
Вольные люди с одобрением зашумели.
— Ну, молодец! — силач бросил саблю в ножны, раскрыл объятия. — Лыцарь! Давай побратаемся!
— Зваться тебе Максимкою Фрязином, служить у атамана Федька Безуха. — Силач потрогал остатки уха, почти наполовину срезанного чьей — то саблей. — Ведь ты, Василь, для чего Максимку привез? — обернулся атаман к подошедшему Бердышу. — Чтобы мы из него бойца доброго сделали?
— Покамест нет, — покачал головой Москаль — Будет время — подумаем и о сем.
Юноши двинулись дальше, оставив старших толковать о важных делах товариства. Подошли, миновав ворота городка, к низкому берегу острова. Отсюда, на несколько верст, уходил открытый плес, за которым вновь начинались губительные для возможных врагов речные путаницы заводей и протоков. На вольном месте перед островом на реке двигались челны рыбаков. Далее лежали охотничьи угодья вольных ватаг. И те земли, что они считают уже своими, а татары — своими.
— С Украины, — пояснил Олесь, — каждый год приходят люди на все лето в те края — рыбу ловить, пушного зверя добывать. Иные, если понравится, остаются насовсем. Местные рыбачат и охотятся с ними вместе, охраняют от татар и степных воров харцызов, берут пошлину за угодья — хлебом, рыбой, пушниною. По — божески берут, не обижают. Оттого и селится в окрестных степях, что ни год, все более людей. С Литвы, Московии, Польши. Более — с Украины.
— А сами вы все откуда? — спросил Мазо.
— А ниоткуда! — гордо избоченился юный Олесь.
— Как это? — не понял генуэзец. — Родом вы откуда и чьи?
— Мы от рыбы родом, от пугача плодом, — скороговоркой, привычно ответил юноша. — Ничьи мы, сами свои! Ни князя, ни пана, ни круля, ни хана — никакого государя над собой не признаем! Вот ты бьешься добре, — решил уточнить Олесь, — а на что оно тебе, коль сам себе ты не пан?
«И вправду, — подумал Мазо, — разве клинок у его пояса — его сабля? Семья, Генуя, святая церковь — вот хозяева его меча и руки. Они вручили ему саблю, им и должен Мазо ею служить.» До сих пор он в том не отдавал себе отчета.
Послышались крики. С левой стороны реки, подталкиваемая шестами, подошла большая плоскодонная барка с десятком конников. Причалив, они лихо выехали на остров, встречаемые товарищами. Раздались возгласы одобрения: на длинных пиках всадников кровавыми плодами торчали человеческие головы. «Татарские!» — узнал Мазо по выбритым черепам. Прибывшие со смехом склонили острые сулицы, и головы недругов покатилась к ногам собравшегося на берегу товариства. Другие, чернея запекшейся кровью, вывалились из мешков, отвязанных от седел победителей. Кто — то пустился в пляс — узнал голову старинного врага.
По случаю победы лыцарям полагался бочонок горилки, который тут же с почетом был вынесен из того самого погреба, чье назначение Мазо не мог разгадать. Молодые понесли на столы, вкопанные в землю меж куренями, различную снедь — лососину и свинину, дичину и свежую икру. Все поспешили к лавкам.
— Сидай до мене, Максимка! — крикнул Мазо лихой силач Федько Безух. — За нашу пробу тебе с меня — добрая чарка!
Юный гость, хоть и не ударивший в грязь лицом на пробном поединке — сказалась наука, полученная от Пьетро, Василя и Конрада, не без робости занял место рядом с атаманом. Олесь успел уже рассказать фрязину, каков на самом деле сей удалец. Федько был из богатырей Поля, о которых шел слух, что они вяжут железные полосы в снопы, как жито, и натягивают играючи огромные луки, которых не напрячь и десятку ляхов. Дыханием такие сбивали человека с ног; и у смертного их одра, как наставала пора причаститься, четверо дюжих мужиков должны были держать попа, чтобы не упал. Федько слыл также ведуном. Такие, по слухам, плавали в лодке через степь и на рогоже — через море, любились на дне рек с русалками, влезали и вылезали из завязанного мешка, могли превратить человека в куст, а всадника с конем — в птицу, оборачивались котами и рысями.
