Рюрик. Сын Годолюба (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич
Да когда маленькие, но крепкие кулачки Рады уперлись ему в грудь.
Именно в этот миг вдруг испугавшийся собственного напора Харальд смог остановиться, замереть, продолжая лишь рефлекторно гладить девушку по голове... Он поймал её дикий, шалый взгляд – и понял, что она все же боится. Только тогда ярл неимоверным усилием воли заставил себя отстраниться:
- Рада, прости... Если ты не хочешь сейчас, если боишься...
Пожалуй, исход этого дня был бы иным, если бы Харальд начал требовать свое, попытался бы силой сломать сопротивление девушки. Но в тот миг, когда он нашёл в себе силы отступиться, уже сама Рада вдруг поняла, что этот самый дан стал едва ли не самым близким для неё человеком на всем белом свете!
И что она уже не встретит мужчины, равного ему, и готового так упорно бороться за неё...
Обычно звонкий, словно весенний ручей голос девушки неожиданно стал более хриплым и низким – но у Клака от этого голоса Рады аж мурашки по телу побежали:
- Ты возьмёшь меня в жены, если я понесу и смогу родить тебе сына?
Ярл ответил совершенно искренне:
- Клянусь в том милостивой Фреей и всеми богами!
Это была правда. Развитое женское чутье Рады не позволило бы ей обмануться – но сейчас оно говорило ей лишь "да"! И тогда девушка убрала кулаки, она сама обняла Харальда, притянув его к себе...
- Что ты чувствуешь?
Неожиданный вопрос не сбил "Ворона" с толку. Он ответил совершенно искренне, выдохнув в её губы сокровенные слова, живущие в его сердце многие седьмицы. Слова, что не слышала от него ещё ни одна женщина:
- Я люблю тебя...
Глава 9.
Руины Велиграда. Начало осени 809 года от Рождества Христова.
Верховный князь ободритов замер у невысокого кургана, насыпанного над могилой брата. По слухам, после боя даны бросили тело Годолюба на пристанях – и каждый, кто хотел, мог ударить по нему топором или скрамасаксом... Но после, чтобы лишний раз не волновать сдавшихся в плен славян, князя их спешно захоронили.
- Вот и свиделись, братик...
Дражко много чего повидал на своём веку, стал участником многих битв и схваток. Он лично отнимал жизнь у саксов, данов, вильцев и предателей глинян... Но сейчас, замерев у земляной насыпи, под которой покоились останки брата, он не мог поверить, что его больше нет.
Брат! Перед глазами мгновенно предстали счастливые сцены детства, когда он и Годолюб играли с мамой и отцом; как они дурачились, поедая невкусную, казалось бы, кашу... Как спорили и дрались друг с другом, когда подросли – и как быстро мирились, оставаясь самыми близкими товарищами по играм... В этих воспоминаниях Годолюб был таким живым, таким реальным! И поверить, что этот земляной холм над его могилой и есть последнее пристанище брата, все никак не удавалось.
- Прости...
Одно лишь слово, всего одно слово удалось Дражко вымолвить севшим горлом. Нет, он не плакал – даже сейчас, в одиночестве, верховный князь ободритов не позволил себе слез. Хотя бы потому, что слезы в его понимании были признаком предельного отчаяния и беспомощности... Но в груди князя встал тяжёлый ком, мешающий ему дышать; горе потери, чувство вины и унижения, гнев – все эти чувства переплились в сердце Дражко, изъедая душу его изнутри.
- Прости, что не смог за тебя отомстить...
Трудно дались верховному князю эти слова. Но куда легче он выкрикнул:
- Но я обещаю, что отомщу за всех нас!!!
...Отомстить за брата действительно не удалось. Ведь князь, навязавший ворогу лесную войну и изгнавший данов, тут же столкнулся с союзом вильцев, глинян и смолинцев, также присоединившихся к восстанию! А выступившие против общего врага франки потерпели позорное поражение... Да ещё и ударили напоследок в спину, отняв у ободритов Нордальбингию!
При воспоминании о предательстве франков Дражко лишь гневно стиснул зубы...
Вести войну сразу на севере и на юге князь не мог. Более того, даны и вильцы широко разоряли посевы ободритов, отчего над подданными Дражко нависла угроза настоящего голода... Пришлось проглотить унижение и согласиться на поставки хлеба и соли франками, что император Карл предложил по действительно бросовым ценам.
Хлеба все равно не хватило. Но запасы соли позволили заготовить на зиму достаточно дичи, добытой на осенних ловах – и рыбы, что всем миром ловили в прибрежных морских водах и реках...
Кроме того, император послал на помощь Дражко саксов, словно бы извиняясь за провальный поход старшего сына. Учитывая, какие потери понесли ободриты, это была бесценная, очень важная помощь! Так что пришлось проглотить все обиды и наплевать на гордость, просто забыв о Нордальбингии...
Но начать летом новую войну на юге (а точнее, продолжить старую, подзатихшую в осенние-зимнюю распутицу) Дражко не мог, не обезопасив себя от удара в тыл. И вот тут их интересы с конунгом Гудфредом не то, чтобы совпали... Но ведь даны уже добились своей главной цели, разорив Велиград и выселив его мастеров в Хедебю. Оборот торговли франков в Варяжском море тотчас заметно упал... А главное – земли славян более не закрывали империю Карла Великого от владений Гудфреда, так что и воевать с Дражко конунгу не было уже никакого смысла.
Разве что руяне донесли до побережья данов несколько болезненных ударов...
Так что в этих условиях Гудфред согласился на мир – при условии, что руяне прекратят мстить, а ко двору конунга будет отправлен высокопоставленный заложник – наследник верховного князя! Ибо наследник в качестве заложника как нельзя лучше защитит данов от ответных набегов славян...
Ох, как рвал и метал Дражко, получив такое "предложение" от Гудфреда! Ох, какие проклятья посылал на голову коварного конунга, страстно желая вырвать его сердце собственными руками! Но... Предложив данам мир, Дражко невольно приоткрыл им свои планы. Ибо мир был нужен ему именно на севере, когда война на юге так и не затихла... И риск удара в тыл, пока ободриты воюют с вильцами и собственными мятежниками, был слишком велик. Весь поход на ворогов в одно мгновение потерял бы всякий смысл, ибо вои тотчас бы повернули назад, спасать свои семьи или отбивать у данов полон... Это не говоря уже о вновь разоренных посевах.
А потому верховный князь был вынужден делать выбор, кто он прежде всего – вождь союза ободритов или просто любящий отец... Победил вождь – и понимание того, что от его решений и силы воли зависят жизни тысяч таких же сынов, как и жизнь девятилетнего Цедрага! Если бы Дражко не остановил бы вильцев, глинян да примкнувших к ним смолинцев, погибли бы тысячи ободритов его союза – доверившихся ему, как князю.
И этого Дражко допустить уже никак не мог...
А потому сын отправился заложником ко двору Гудфреда – впрочем, тут стоит признать, что практика передачи заложников довольно распронена у тех же франков. А на Аркону, к волхвам Святовита, были направлены богатые дары. По сути остатки казны Дражко, вынужденного просить руян временно остановить набеги на данов...
Желанный мир был заключён. Обезопасив восточное побережье, Гудфред остался вполне доволен тем, что ободриты и вильцы погрязли в собственной усобице... Сам же конунг, продолжая возводить земляной вал, принялся готовить новый удар – но теперь уже по франкам!
В то время как Дражко со всей ненавистью разлученного с сыном отца и преданного своими подданными князя обрушился на ближайших врагов...
О, это был страшный удар! Ободриты буквально горели желанием отомстить за прошлогодний набег – а выступившие в поход саксы были вынуждены драться с недавними союзниками в надежде вновь обрести родную землю... Ну а заодно и пограбить побежденных, куда же без этого!
А вообще, у Дражко сложилось мнение, что саксам, вставшим под знамёна франков, теперь уже все равно, кого резать и с кем сражаться. Старые союзы больше не существуют – а следовательно, вильцы и те же сорбы теперь враги как Карла Великого, так и саксов... И самих ободритов, если императору (или его наследникам) вздумается начать с Дражко войну.
