Белая роза - Маке Огюст
— О каком самозванстве и о каких покойниках ваша светлость изволили говорить?
— Ах! — воскликнула герцогиня. Она резко повернулась к лорду Килдару и даже слегка подскочила, словно ее только что разбудили и только поэтому она заметила старика. — Это вы, мой дорогой герцог! Ведь вы так любите меня и вам дорог весь мой род! Вы не поверите! Только представьте себе, я только что повстречалась в кабинете с наглым святотатцем, который поведал мне о своей жизни такое, что если ему поверить, то получается, что он — это Ричард Йоркский, младший сын Эдуарда IV и брат узника Тауэрской башни, моего родного племянника и законного короля Англии!
По рядам собравшихся пробежал долгий нервный гул. Временами он становился довольно громким и напоминал приближение бури. Кого-то из присутствующих охватила дрожь, кто-то громко ворчал или бубнил себе под нос, но в целом, подчиняясь основным законам физики, в зале воцарилась гармония звучащих голосов. Такая гармония звуков при монаршем дворе складывается из разных уровней почтительности и боязни, которые демонстрируют собравшиеся своему хозяину. А если еще и единодушно выказывается интерес к чему-либо, тогда гармония звучащих голосов становится просто божественной.
К тому, что объявила Маргарита, все присутствующие отнеслись по-разному. Молодежь поверила в искренность принцессы и вслед за ней принялась возмущаться. Разного рода простаки, для которых надежда всегда становится догматом их политической религии, ощутили прилив вожделенной надежды и стали требовать, чтобы им предъявили самозванца. А наиболее искушенные придворные смутно почувствовали, что за словами герцогини скрывается какой-то замысел, и они в унисон зажужжали что-то невнятное, полагая, что смогут таким образом уклониться от ответов на прямые вопросы и не брать на себя никакой ответственности.
Что касается лорда Килдара, то он всегда отличался прямотой и решительностью. Вот и сейчас лорд не стал сдерживать свое возмущение.
— Какое, — заявил он, — отвратительное самозванство. Сыновья короля мертвы. Если бы кто-либо из них выжил, то мы что-нибудь знали бы об этом. И потом, недостойно отпрыска Йорков столь долго безучастно наблюдать, как стонет народ его страны под игом узурпатора Генриха VII. Ведь ему достаточно было объявить о себе, и мы все были бы спасены. Одно это, по моему мнению, делает его притязания безосновательными.
— О, он выдвигает странные доводы, милорд! — воскликнула герцогиня. — Он утверждает, что сам не знал, кто он такой. Он заявил, что потерял разум после того, как получил в Тауэре две страшные раны. Но что эти раны доказывают? Да, я видела эти раны, но ведь любой ребенок может поранить голову!
— Полагаю, — вмешался лорд Килдар, — что он представил еще какие-нибудь доказательства?
— Даже и не знаю!.. Я покинула кабинет, не дослушав его до конца, — прибавила герцогиня. — Меня словно оглушил его голос, так же, как ослепило его лицо… Это голос моего брата и лицо моего брата, как живое! Но голос и сходство, что они доказывают? Разве не обманул меня этот мерзкий мошенник, этот гнусный пирожник Симнел, утверждавший, что он Уорвик? Ведь правящий узурпатор даже не стал пачкать об него руки, простил его и отправил на кухню. Один раз я уже ошиблась и с меня довольно. Я и так потеряла на этом деле кровь моих друзей и несметное количество золотых экю, не говоря уже о том, что пролила море слез. Если кто-то захочет продолжить дело Симвела, то он за это поплатится. До Лондона он не доберется. Завтра же он будет четвертован на рыночной площади Гента.
— Но откуда он взялся? — спросил лорд Килдар. — А вдруг это обычный простофиля, который пытается доказать, что таковым не является.
— Его обнаружил один весьма ловкий человек, внушающий определенное доверие. Это Фрион.
— Фрион, секретарь короля Генриха VII, который сбежал от своего повелителя? — спросил Килдар.
— Он самый, и он мечтает отомстить королю.
Старый вельможа ненадолго задумался и неспешно заговорил:
— Когда я уезжал из Лондона, там только и было разговоров, что об этом убийце, Брекенбери, и о воскрешении одного из сыновей Эдуарда. Какое странное совпадение.
— Этим-то и воспользовался самозванец, уж поверьте мне, милорд.
— Но где же сам Фрион?
— Я предоставила ему убежище в одном из моих домов. А недавно я узнала, что по приказу короля Англии его похитили. Ведь именно так вы мне доложили, капитан?
— Да, ваша светлость, — ответил офицер, к которому обратилась Маргарита. — Я отвечаю за свои слова и при необходимости моту поклясться.
— Именно поэтому, — поспешила добавить герцогиня, почувствовав, как нарастает интерес присутствующих, — когда ко мне привели этого молодого самозванца, я не только не стала его слушать, но даже не захотела на него смотреть. Он может лгать сколько его душе угодно. Все равно Фриона здесь больше нет и некому подтвердить или опровергнуть его слова. Но мы свободны в высказывании нашего мнения, и я сразу объявила его самозванцем и не нуждаюсь ни в каких доказательствах. Если хоть кто-нибудь посмеет узурпировать славное и дорогое мне имя Йорка, то прямо у него на глазах я превращусь в кровавого тирана. Я все сделаю, чтобы свершилось правосудие. Виновного ждет смерть. Что с вами, дорогой герцог? Почему вы поникли головой? Вы, кажется, не уверены в моих словах. Или же вы, мой лучший друг, страдаете, узнав о таком святотатстве?
— Вы знаете, мадам, как я предан вашей семье, — ответил Килдар. — Именно поэтому я умоляю вас не поддаваться гневу и не принимать слишком поспешных решений. Какая будет польза для нашего общего дела, если этот несчастный умрет? Вы говорите, что он похож на вашего брата Эдуарда. Я это слышу и удивляюсь вашему мужеству. Лично я никогда бы не решился пролить кровь существа, черты которого напоминали бы мне лицо моего повелителя.
— Но он лжет, он пытается меня обмануть; Из-за него у нас возникнут разногласия, и мы превратимся в посмешище.
— Проще всего было бы переубедить его и изгнать с позором, — ответил старик. — Это я охотно возьму на себя. Мне достаточно задать ему три вопроса, и сразу станет ясно, насколько он искренен. Да какие три вопроса? О чем я говорю! Даже этого не требуется! Ведь оба принца, оба ваших племянника, в том числе Ричард Йоркский, на имя которого он претендует, тысячу раз играли, сидя у меня на коленях. Я помню огромное количество поразительных случаев, которые при этом происходили. Один случай был особенно удивительным, и о нем не знает никто, кроме нас двоих. Если он не знает про этот случай и не сможет подробно рассказать о нем, значит он не герцог Ричард, и мне хватит двух минут, чтобы его в этом убедить. Да и сами вы, госпожа герцогиня, разве может кто-нибудь лучше вас доказать его самозванство. Кто лучше вас знает все подробности жизни и смерти сыновей Эдуарда? Кто лучше вас, ваша светлость, может потребовать, чтобы он сообщил о разных интимных подробностях, припомнил разные факты и сказанные слова? Только вы можете так расставить ловушки, чтобы он, если он мошенник, обязательно в них попал.
Маргарита выслушала старого лорда, и ее сердце запело от радости, но лицо герцогини оставалось непроницаемым.
— Если я правильно понимаю, — сказала она, — вы советуете мне испытать его. По правде говоря, я не хочу, чтобы к этому ничтожному лжецу относились, как к герою.
— Но, мадам, — холодно заметил Килдар, — судья может действовать только таким образом. Он должен задавать вопросы, изучать ответы и по результатам этих действий выносить обвинительный или оправдательный приговор.
— Но внутри у меня все бутует. Все это невозможно и ни на что не похоже. Над нами будут смеяться, Килдар.
— Никто никогда не смеялся и не будет смеяться над всеми уважаемой августейшей принцессой, озабоченной лишь поисками истины и справедливости.
Собравшиеся, переполненные эмоциями и жаждущие зрелища, одобрили совет старого лорда единодушным шушуканьем.
— Да будет так! — воскликнула Маргарита. — Теперь никто не посмеет сказать, что я не желаю слышать признаний в самозванстве. Испытание будет проходить здесь и сейчас, публично, средь белого дня, на виду у всех, друзей и недругов. Каждый из присутствующих должен слышать только голос собственной совести, и каждому предоставляется право задать один вопрос этому человеку. Но я повторяю, Килдар, и сказанное вами не изменит моего решения: если его самозванство будет со всей очевидностью доказано, то за это преступление я его покараю, и из моего дворца он выйдет лишь для того, чтобы подняться на эшафот. Тогда весь мир окончательно поймет, что я люблю Йорков и защищаю их права, но лишь истинных Йорков, а с врагами моей семьи я расправляюсь законными средствами. Пусть приведут сюда этого самозваного Ричарда. А от вас, господа сиятельные вельможи, я требую тишины, беспристрастия и прозорливости. Мы не можем себе позволить проявить слабость, Килдар. Ничто так не возвысит белый розарий, как справедливая кара, незамедлительно постигающая любую коварную змею, которая попытается укрыться среди его священных ветвей.
