Марина Алексеева - Пираты Короля-Солнца(ч1-5,по главу19)
'' Охо – хо-нюшки…, – очень тяжело вздохнул добрый Гримо, – Иди, погуляй…'' – именно этими словами Рауль десять лет назад выпроводил Оливена, чтобы доверить ему, Гримо, запрещенную цензурой ''Мазаринаду'' Поля Скаррона. Теперь и он стал лишним. Книга, в которую Рауль вложил письмо, внезапно упала – наши герои находились в каюте, и корабль слегка покачивало. Гримо поднял выпавший пакет.
– Хотите, съем? – с улыбкой спросил он. Этими словами Гримо предлагал хозяину "перемирие".
– Мой друг де Гиш написал мне более объемное послание, нежели то, что матушка Арамису в Ла Рошель.
– Я хотел сказать, что…
– Письмо такого же политического значения, как то, что скормил тебе граф де Ла Фер? Успокойся. Не те времена. Конечно, я его уничтожу – де Гиш сам просит об этом, но не таким диким способом. Я его просто-напросто сожгу, только еще раз перечитаю. Ты прав, Гримо. Спасибо, старина.
Гримо отправился ''погулять'', по совету хозяина. Отчасти избавившись от упреков совести, Рауль cклонился над гитарой. Он хотел было подобрать сопровождение к песенке де Гиша… ''Заговоры с целью захвата власти будут еще довольно долго. Ах! Уберечься бы от напасти ради невыполенного Долга!…Так и живешь, хоть плачь, хоть смейся, то Ланселотом, а то
Шекспиром. Господи! Долго ль еще злодейство будут брать верх над нашим миром?! Нам ведь нельзя с тобой, приятель, где-то в степи лежать убиту…''*
… * Слова Светланы Потапкиной.
…
…Но со вздохом отложил гитару. Не то было настроение! Как-нибудь в другой раз, решил Рауль.
Он проиграл было мелодию прощальной песни Сержа, но слова запомнил не все, хотя яркие образы врезались в его память, песню Сержа он слышал впервые – это было, видимо, нечто новое в репертуаре барда, ибо последний регулярно знакомил друга со своими произведениями. А что за песня без слов? Так, машинально перебирая струны, Рауль вспомнил одну очаровательную английскую народную песню, мелодия которой восходит чуть ли не ко временам Робин Гуда, а по другой версии, она родилась в незапамятные времена в Ливерпульской гавани. А в веселой Англии у Рауля было очень много знакомых. ''До-ре-ми-ми-ми-ми-ми, фа-ми-ре-до-до-соль-до…до, си, ля, до-ре-до-си-ля-соль…''
…. * Рауль играет мелодию английской народной песни ''The girl'', известной в исполнении ''Beatles''.
….
Уточнив мелодию, добавив бемоли, Рауль подумал о прочитанном письме и…запел совсем не то, что могли бы от него ожидать все посвященные в историю его любовной катастрофы.
Анжелика де Бофор, фрондерская принцесса,
Краше в целом мире не найти.
Лишь во сне я называл тебя своей невестой,
Но у нас расходятся пути…
Теперь он не с таким раздражением вспомнил свой сон в Вандомском дворце, когда ему приснилась свадьба с Бофорочкой, и это привело его в ужас. Этот старый-престарый сон де Гиш сейчас ему и припомнил. Но Великий Магистр иоаннитов уже, наверно, получил его письмо, и Командор Гастон де Фуа дал очень любезный ответ, а Бофорочка поторопилась объявить всему Парижу, что выйдет замуж только за Шевалье де Сен-Дени! ''Лишь в мечтах я называл тебя своей невестой, но у нас расходятся пути''. Какое тут замужество, если ''Шевалье'' не сегодня-завтра облачится в рыцарский плащ с восьмиконечным крестом, как ни старалась воспрепятствовать этому аббатисса монастыря Сен-Дени, тетушка Диана…
Анжелика де Бофор, фрондерская принцесса,
Не вернутся нашей Фронды дни!
Никогда ты не узнаешь – пусть меня повесят! -
Как тебя любил твой Сен-Дени!
И еще ему вспомнилась златокудрая Анжелика на портрете в медальоне, который Бофор вручил ему в Вандомском дворце. Когда Рауль собрался уходить и положил талисман перед герцогом, Бофор почему-то сказал: ''Оставь себе''. И, когда Рауль смотрел на Анжеликин портрет – а за это время он нет-нет, да и открывал подарок его светлости, ему все время казалось, что упрямая Анжелика говорит: ''Нет-нет, этого мало, придет день, и ты будешь умолять меня сказать ''да'', от которого зависит твоя жизнь, запомни, это тебе говорит Анжелика де Бофор''.
Анжелика де Бофор, упрямый ангел Фронды,
Пальмы ветка, колос золотой!
Позабудь меня скорей, мятежного виконта,
Герцогине – бал, виконту – бой!
Тогда, в Париже, я был увлечен, думал Рауль, почти влюблен. Но тогда мы находились в отчаянной ситуации, то банда придворных, то стычка с повстанцами Роже де Шаверни, и все время угроза того, что мы попадемся полиции, и брат короля опознает меня, а ''оскорбление величества'' – это смертный приговор без всяких апелляций. Тревога за наше будущее обострила все чувства. Наверно, это была только вспышка. А теперь, сейчас, что бы я делал, если бы сюда внезапно явилась Анжелика де Бофор?! Теперь, когда все вроде пока так спокойно, и мы в относительной безопасности, учитывая отсутствие пиратов и ураганов. Рауль проиграл мелодию уже без слов – мысль эта так его ошарашила, что и слов не нашлось для продолжения. В дверь настойчиво постучали. Ритм ударов напоминал песню "Фрондерский ветер''.
– Кто там еще? – раздраженно спросил Рауль.
– Свои! – отвечал чей-то звонкий голосок.
– А все-таки?
– Это я, господин виконт. К вам можно?
– Заходите! – сказал Рауль, припомнив голос нового пажа Бофора.
Дверь открылась. На пороге стоял паж герцога, шевалье Анри де Вандом.
3.''ГЕРЦОГИНЕ – БАЛ, ВИКОНТУ – БОЙ!''
Анри де Вандом приветствовал виконта любезным и грациозным поклоном, почтительно сняв свой голубой бархатный берет. Именно так в годы Фронды Ангелочки принца Конде раскланивались перед маленькой Бофорочкой и прочими прекрасными дамами. Но господин виконт не соизволил даже привстать навстречу пажу. Он как валялся с гитарой, полулежа на своей постели, так и продолжал валяться, даже гитару из рук не выпустил. Анжелике, привыкшей к тому, что при ее появлении молодые люди раскланиваются и не садятся, пока она не предложит, такое поведение виконта показалось ужасным. Правда, на ней был костюм пажа, и Рауль, правая рука главнокомандующего, совершенно не обязан был оказывать такой мелочи, как паж Анри де Вандом, знаки внимания. Анри де Вандом растерялся.
А Рауль продолжал лениво перебирать струны. Четверть часа назад, на палубе ''Короны'', он был очень благодарен пажу за то движение, которым он закрыл его от посторонних, даже от Оливье де Невиля. Впрочем, глаза увлажнились не только у него – и капитан флагмана, и адмирал Бофор смотрели на удаляющийся французский берег далеко не сухими глазами. Погруженный в свои переживания Рауль этого не заметил. Но он отлично заметил повышенное внимание к своей персоне этого Вандома. Паж, похоже, был слишком проницательным, и, по всей видимости, понял, что с ним происходило при прощальном залпе и песне, которую Серж де Фуа пропел, или, вернее, прокричал, стоя на бочке со своей гитарой, повернувшись к Африке спиной, а лицом к ''берегу французскому''. Ветер был попутный, и плащ Сержа, и перья на его шляпе развевались, но он-то, Серж, пел свою ''Прощальную'' c абсолютно сухими глазами, на виду у всех! И многие понимали подтекст песни Сержа, его трагическую любовь к принцессе крови, Анне-Марии-Луизе де Монпансье…
