Поль Кок - Вишенка. 1 том
Шатулье уже давно встал, он бранил Франсуа, бранил старую служанку, он разбранил бы и Вишенку, если бы она ему попалась на глаза, но молодой девушки не было в зале.
— Чего вы кричите с такого спозаранку, господин Шатулье, — сказал Гранжерал, выходя на двор подышать чистым воздухом.
— Чего я кричу, сударь, чего я кричу, я кричу, потому что окружен лентяями, которые ничего не делают, и если я сам не буду смотреть за всем, то меня скоро обворуют!..
— Что это значит?..
— Это значит, что мы спали с отпертыми дверями и что было так же легко войти ко мне, как схватить щепотку табаку.
— Как, дверь была отворена? Которая?
— Вот эта, сударь, она выходит прямо на дорогу и запирается только железным засовом, но отворить ее нет никакой возможности, но сегодня утром, когда я вышел, дверь была открыта настежь.
— Значит, кто-нибудь уже вышел?
— Нет, сударь, никто не выходил, я убежден в этом, я встал раньше всех. Прислуга спала, жена также, она долго спит с тех пор, как страдает подагрой, вероятно, никто из вас не пожелал также вставать до зари.
— Мой дорогой хозяин, — возразил Монтезума, который явился одетый во что-то вроде персидского халата, по которому были разбросаны большие цветы, полинявшие вследствии неоднократного старанья. Голова его была обвязана желтым фуляровым платком. — Так вы не знаете, что добродетельные люди любят смотреть на восход солнца.
— Я этого не отвергаю, сударь, я вас считаю очень добродетельным, но разве это вы сняли железный засов сегодня на рассвете?
— А, господин Шатулье! — вскричал Дюрозо, подходя с сигарой во рту. — С каким тяжелым чувством встречаешь день, как коротка кажется ночь, когда на заре приходится расставаться с любимым существом.
— Ах, сударь, я вас не заставляю оставлять то, что вы любите, разве меня это касается, — возразил трактирщик, прерывая декламацию из «Фигаро» в его самом лучшем месте. Но я все-таки возвращаюсь к железной перекладине.
Но Гранжерал тоже решил сказать свое слово:
— Видите ли, мой дорогой Шатулье, когда я был клерком у нотариуса, каждый имел свою очередь, чтоб затворять двери, таким образом знали с кого спросить, если что-либо случалось. Однажды вечером, я помню…
— Сударь, я очень хорошо знаю, что должен взыскивать с Франсуа, и он сегодня просидит на черством хлебе.
— Ну а завтрак, разве не завтракают здесь?.. О чем же вы думаете, господа. Я очень голодна, — заявила о своем присутствии госпожа Гратанбуль.
Мать Альбертины была облачена во фланелевую кофту и суконную юбку, спускавшуюся немного ниже колена, столь легкая одежда допускала видеть ее еще красивые ноги. Большой чепчик на голове, сверху косынка довершали ее костюм.
— Будь спокойна, я заказал завтрак и надеюсь, что господин Шатулье скоро нам его подаст.
— Сейчас, господа… Странно, Вишенки нет, до сих пор не приходит, что она делает у себя?
— Франсуа, дал ли ты овса Вертиго? — спросил Пуссемар.
— Дал, и она его уже весь съела, я больше люблю заниматься лошадьми, чем разыгрывать комедию.
— А вы не чувствуете призвания к театру, молодой человек? — сказала мать Альбертины, приближаясь к Франсуа.
— О нет, сударыня… напротив… — говоря это, он отодвигался от госпожи Гратанбуль, строгий костюм которой его напугал. Вероятно, он боялся, чтоб она не разыграла с ним сцену из «Поля и Виржинии», и он спрашивал себя, каким образом эта дама запрятала бы его под свою узкую юбку.
Актеры собрались в зале завтракать, дамы явились в утренних туалетах. Привычка румяниться совершенно испортила их цвет лица, только одна здоровая Альбертина сохранила свою свежесть. Впрочем, все опять жалуются на свое нездоровье: у Элодии болит горло, у Зинзинеты мигрень, у госпожи Рамбур расстроены нервы, только одна Альбер тина объявляет, что очень голодна, и заливается смехом при виде своей матери.
— Как, мама, ты показываешься в этом костюме, уж это слишком легко?
— Что же особенного в моем костюме, неужели нужно стесняться в гостинице.
— Твоя юбка укорачивается с каждым днем, я понимаю, ты хочешь показать свои ноги, но, если ты будешь еще выходить в этой юбке, ты скоро покажешь колени.
— Ну что же, увидят, что я не кривоногая!
— О, госпожа Гратанбуль, — заметил Дюрозо, — это хорошее рассужденье. Со своей стороны я предлагаю складчину, чтоб купить юбку госпоже Гратанбуль.
— Матушка не нуждается в твоей подписке.
— Лучше дайте представленье на мой бенефис, как мне это было обещано, — возразила госпожа Гратанбуль.
— Кажется, подали завтрак, а Анжело еще нет.
— Тем хуже, садитесь за стол.
— Он, вероятно, любезничает с Вишенкой, к тому же и ее не видать.
— Какой он ловелас.
— Ну, давайте завтракать.
— Что касается меня, — возразил Монтезума, делая в это время пируэт, — я не падок до трактирных служанок, мне мало льстят подобные победы.
— Мы знаем, ты любишь духи, Монтезума, кстати, говорят, что помада из Фонтенебло необыкновенно хороша, только дорога слишком.
Монтезума притворяется, что не слышит.
— Господа, — потребовал внимания Гранжерал, — нужно ехать тотчас же после завтрака, надо спешить в Немур, потому что здесь мы только время тратим напрасно, мы еще не решили, что играть.
— Как странно, что Анжело не приходит, — сказала Зинзинета. — Мой друг, сообщите, что его ждет завтрак, он, верно, одевается.
— Слушаю, сударыня, — ответил Франсуа.
— И не забудьте дать сена моей лошади, я по ее морде заметил, что она голодна.
— Мне не нравится эта гостиница, — заметила Элодия, — смотрите, тут некому переменить тарелки.
— Да можно и не менять тарелки, бывало и хуже этого.
— О, ты всем доволен, а постели какие, спали вы?
— Я слегка вздремнула, — отвечала Альбертина.
— Тут, наверное, есть крысы, я слышала странный шум, — сказала госпожа Рамбур.
— Я тоже слышал шум, но это не были крысы, — заметил Монтезума. — Анжело спал в одной комнате со мной, он, верно, отправился прогуляться… дверь то отворялась, то затворялась, я спать совсем не мог.
— Но, может быть, он, бедненький, нездоров, оттого так долго не выходит, — усмехнулась Зинзинета.
— Что он не болен, это верно. Вставал он для чего-нибудь другого.
— Ах, как люди злы, сейчас готовы что-нибудь придумать.
Наконец возвращается Франсуа.
— Скоро сойдет Анжело?
Франсуа, входя в комнату, держал руки в кармане и старался придать своей улыбке насмешливое выраженье.
— Господина Анжело нет в его комнате, но зато, идя за сеном для лошади, я нашел на сеновале сено смятым, точно кто на нем лежал… В заключение я нашел вещицу и сказал себе: «Это, должно быть, потерял кто-либо из членов почтенного общества». — При этом Франсуа вынимает из кармана своей куртки полоску, вышитую по канве, и показал ее актерам.
