Хуан Гомес-Хурадо - Легенда о воре
Девушка подошла к большому столу, на котором располагался ворох пожелтевших бумаг, исписанных мелким, вытянутым, как паучьи лапы, почерком.
- Рецепт настойки. Возьмите три части порталака...
Монардес раздраженно вырвал бумагу из её рук.
- Это портулак. Признаю, что у меня ужасный почерк и что ты очень хорошо умеешь читать. Кто тебя научил?
- Один из слуг нашего дома. Он умер много лет назад.
- Какие книги ты читала?
- Об Амадисе, Флоринсео, Пальмерине.
Клара ощутила легкий трепет, произнося эти имена вслух. Это произошло впервые, несмотря на то, что владельцы имен были для нее так же реальны, как утреннее солнце. Каждый слог воскрешал в ее памяти битву с чудовищем, плавание на зачарованном корабле или обещание вечной любви. И тем не менее, ей было запрещено их произносить. Она слышала разговоры об этих приключениях - даже о тех, про которые еще не читала, - на площадях и рынках. Она слышала разговоры писарей и зеленщиков, погруженных в жаркие неразрешимые споры о том, кто из рыцарей лучше и отважнее. Но рабыня не имела права вмешиваться в разговоры свободных.
- Ясно, - сказал лекарь, пренебрежительно махнув рукой. - Можешь не продолжать, вкусы твоего хозяина вполне понятны. Значит, ты не слышала о брате Бартоломе де лас Касасе?
- Нет, учитель.
Лекарь закрутил пестик, заставив его катиться по столу, пока тщательно подбирал слова.
- Этот слуга, научивший тебя читать... Он сделал это по собственной воле или по просьбе Варгаса?
- Я не знаю, - ответила Клара, пожимая плечами и повышая голос. Она не понимала, почему этот старый брюзга задавал ей столько вопросов. - Спросите его сами.
Дерзость рабыни пришлась лекарю по душе, он отвернулся, чтобы девушка не увидела улыбку, проступившую на его бледно-желтом лице.
- Знаешь, почему ты здесь?
- Моя мать сказала, что я буду учиться ухаживать за хозяином.
- Так и есть, по меньшей мере, отчасти. Варгас страдает неизлечимым и очень болезненным недугом, который будет постепенно развиваться в течение всей его оставшейся жизни. Твоя забота не изменит этого, но может сделать его жизнь более сносной. Ты этого бы хотела?
Клара неуверенно кивнула.
- Думаю, да.
На несколько мгновений эти слова повисли в воздухе, а лицо Монардеса окаменело, так что девушка решила, что совершила ошибку,
- Ты так думаешь? - гаркнул лекарь. - Будь ты проклята, девочка, я впадаю в соблазн вернуть тебя хозяину, чтобы ты драила полы до самой смерти. Вот кем ты хочешь стать? Заслуженная холуйка, мечтающая о странствующих рыцарях с поднятыми копьями, пока соскребает голубиное дерьмо во дворе?
Девушка залилась краской стыда от внезапного яростного нападения Монардеса, и у нее были на то причины.
- Нет, учитель!
- Возможно, я ошибся с тобой. Может быть, твой хозяин прав, и ты слишком тупоголова, чтобы учиться. В конце концов, ты всего лишь женщина. Рабыня.
Сомнения, страх и неуверенность Клары, охватившие девушку перед лицом задачи, на которую мать заставила ее согласиться, внезапно исчезли. Она почувствовала ненависть к этому старику с иссохшей пятнистой кожей, к его пожелтевшим зубам и рукам с жесткими и грязными ногтями. Девушка была высокой для своего возраста, а старик - маленьким и сгорбленным. Ей захотелось встряхнуть его, поскольку, вопреки стараниям выглядеть спокойной, чтобы избежать проблем, ее характер был горячим и страстным. Она никогда не выпускала наружу эти чувства, ибо с детства усвоила, к чему это могло привести.
Вместо этого она взмолилась.
- Пожалуйста, учитель. Не возвращайте меня Варгасу.
- И почему я не должен этого делать? - серьезно спросил Монардес, рассматривая ее в упор, как человек, который считает само собой разумеющимся, что ответ не будет правильным.
- Потому что это разбило бы сердце моей матери. Она хочет, чтобы я у вас училась. И однажды выкупила бы свою свободу у хозяина.
Старик испустил глубокий, долгий вздох. Казалось, воздух вытягивал за собой из его тела весь гнев, оставляя лишь серую дырявую оболочку, подобно сильному ветру, обнажающему одуванчик. То, о чем его просила девушка, было практически невозможно. Тем не менее, если для учебы ей нужна была именно эта бессмысленная цель, лекарь был согласен.
- Что ж, будет лучше, если ты начнешь стремиться к знаниям, которые я буду вкладывать в твою голову, - проворчал он. - Если, конечно, отважный Белианис Греческий еще не высушил твои мозги, ей-богу. Сегодня ты проходишь испытание, и если не убедишь меня в своем отношении... вернешься к метле.
XI
Жестоко избитый Санчо провалялся четыре дня, прежде чем смог встать. Кастро, у которого были, очевидно, довольно своеобразные взгляды относительно воспитания слуг, во время болезни кормил его на удивление хорошо. Видимо, он считал, что жирный соус или похлебка из бобов являются достаточным возмещением за те синяки, что покрывали тело работника. Он ставил поднос с едой прямо на пол возле убогого ложа Санчо, а иногда даже приносил четверть кувшина разбавленного вина.
- Надеюсь, ты выучил урок, ворюга, - сказал он с устрашающей ухмылкой на бородатой физиономии. - Оплата всегда вперед. Если не хочешь снова получить взбучку.
Санчо молча кивал, хотя едва ли мог в то время прожевать хоть кусок. Ему довольно долго больно было даже наклониться над тарелкой и поднести ложку ко рту, так что он ограничивался тем, что размачивал хлеб в соусе и лежа его проглатывал, глядя в потолок. Он не чувствовал ни голода, ни холода, несмотря на сгнившие ставни на окне, через которые задувал ветер, колотя древесиной о штукатурку. Мальчик слушал ритмичные удары и скрежет ржавых петель и размышлял об истории, которую ему рассказал Гильермо.
Робин Гуд, Робин с капюшоном, справедливый вор. Слова англичанина, когда тот рассказывал эту историю, словно обладали невероятной магической аурой. Санчо упустил кое-какие тонкости и с трудом понял некоторые слова, но не осмеливался прервать Гильермо, чтобы уточнить их значение, пока тот говорил. Он боялся, что рассказ собьется с ритма. Вернее, рассказы, потому что постоялец таверны развлекал его многочисленными историями про Робина в капюшоне. Этот Гуд мастерски владел мечом, но с луком управлялся просто со сверхъестественной ловкостью.
- Он попадал в глаз воробью за сто шагов. На лету!
- А из мушкета он тоже умел стрелять? - рискнул спросить Санчо, поняв, что сейчас как раз выпал один из тех редких случаев, когда он может подать голос.
- То были лучшие времена, Сансо, - сказал Гильермо, который использовал вино не только для ухода за ранами мальчика и снова начал запинаться, произнося его имя. - Не такие неспокойные. Тогда не было ни мушкетов, ни пистолетов, никакой плебей не смог бы уложить короля в могилу тремя граммами пороха.
