Альфред Мейсон - Пламя над Англией
– У меня есть лучший план, – заметил Робин, глядя вниз, в сторону ручья. Синтия внезапно рассмеялась.
– По-моему, сэр, вы уже в колыбели строили планы, как усовершенствовать качалку. А когда у вас начали резаться зубы – это было совсем недавно, верно? – вы, безусловно, придумали, как их побыстрее вытянуть с помощью припарок. Ну, хорошо, послушаем, что вы замыслили на мой счет!
Увы! Прежде чем она успела это услышать, прозвучала труба, призывая их к обеденному столу.
– У нас больше нет времени! – воскликнул Робин. – Почему мы всегда должны есть?
– Потому что пироги из воздуха могут удовлетворить только…
Прежде чем Синтия успела окончить фразу, Робин быстро повернулся к ней.
– Кого?
Покраснев, Синтия попыталась скрыть смущение смехом.
– Угадайте сами, – быстро сказала она, смутившись еще больше.
Беспомощно оглядевшись, девушка увидела сквозь окна, что большой холл полон людей, и ей захотелось поскорее уйти.
– Что это за лучший план? – поспешно спросила она. – Когда я услышу о нем?
– Сегодня вечером, если пожелаете.
– Пожелаю.
Робин поглядел вниз.
– Тогда на третьей террасе, – сказал он.
– Она отсюда не видна, – пожаловалась девушка.
– И из окон тоже. Поэтому я ее и выбрал, – объяснил Робин, и кровь снова прилила к щекам Синтии.
– Когда пьеса кончится… – начал он.
– Будут поздравления и опять еда и питье.
– И такие шум и суета, что ничье отсутствие не окажется замеченным.
– А в саду будут лунный свет и тишина, – торжественно произнесла Синтия.
– Итак, на третьей террасе, – резюмировал Робин. – Там как раз за тисовой изгородью есть скамейка…
– Да, и в дальнем конце пруда с лилиями статуя Меркурия,[59] готового к полету, – лукаво улыбнулась девушка. – Это предупреждение.
– Притворство – он никогда не полетит, – ответил Робин. – Я буду ждать на скамейке.
Синтия внезапно рассмеялась.
– В кожаной куртке и широких штанах?
Робин засмеялся в ответ.
– Мистер Стаффорд написал мне мою роль, и я учил ее очень тщательно. Теперь я знаю этот персонаж лучше, чем он, который его придумал. Этот слуга не Карло Мануччи! Такие, как он, ухаживают за девушками, переодевшись в платье своих хозяев.
Синтия покатилась со смеху.
– Значит, на третьей террасе, Карло. Я приду, чтобы услышать о вашем плане.
– И еще три слова, дорогая, – тихо произнес Робин. – Но три слова, длинные, как жизнь, а если захочет Бог, то еще длинней.
И снова «свойственная влюбленным серьезность стерла улыбки с их лиц.
Пообедав на скорую руку, актеры удалились переодеваться. Никакая девушка не прихорашивалась столько перед зеркалом, как Робин в тот вечер. В саду он мог завоевать величайшую награду. Юноша не считал себя достойным се, но, по крайней мере, он намеревался выглядеть таковым. Робин надел розовый бархатный камзол, штаны того же оттенка и светлые чулки; маленький воротник был расшит золотом, а розы на туфлях – серебром; руки были заняты парой перчаток. Когда Робин спустился в длинную галерею, все актеры уже собрались. Судя по царившей неразберихе, могло показаться, что пьеса не будет подготовлена и через месяц. Но даже в этой суете мистер Стаффорд нашел время возмущенно воздеть руки к небу при виде Робина, превратившись на момент в наставника в доме миссис Паркер.
– Вы же слуга, сэр! Ваше упрямство губит всю пьесу! Вы же Джек Дудл, слуга, и должны появиться первым! Клянусь Богом, маска погублена!
Робин серьезно покачал головой.
– Я следую тексту, мистер Стаффорд. Вы же сами его сочинили. Я вбегаю в большой зал, где сэр Роберт и его гости заканчивают ужин…
– Не вы, а Джек Дудл, сэр.
– Джек Дудл сразу же произносит ваши восхитительные строки, мистер Стаффорд. В них ощутим сам дух поэзии.
Прошу вас, господа, мне пышный стиль,
Который не к лицу слуге, простить.
Иными словами, Джек Дудл появляется в одежде хозяина. Я был в этом уверен.
Мистер Стаффорд пришел в отчаяние от глупости своего ученика.
– Нет, сэр, слово» стиль» относится к манере вашего обращения!
Но его, к счастью, позвали, так как отвязался один из углов облака. Сидевшая за клавесином Синтия смотрела на Робина с явным удовольствием. В нужный момент «Джек Дудл» ворвался в большой зал. Сэр Роберт и его гости должным образом изобразили изумление и тревогу при этом вторжении. Однако, посовещавшись, они согласились послушать «глупую сельскую аллегорию, поставленную для их развлечения».
Все прошло отлично. Вирши мистера Стаффорда перемежались песнями и танцами. Облако плавно опустилось на Землю – Джон Сэведж оказался лучшим плотником, чем наемным убийцей. Хамфри Бэннет превосходно изобразил Бога Облака, и спектакль, в более поздние века показавшийся бы невыносимым, был принят с энтузиазмом. В разгар аплодисментов и поздравлений Робин ускользнул из галереи. На лестнице и в холле не было никого. Снаружи сад дремал в лунном свете.
В западном углу третьей террасы плотная тисовая изгородь выше роста Робина окружала маленьким амфитеатром скамейку, где расположился юноша. Перед ним сверкал серебром пруд, у которого на пьедестале стоял бронзовый Меркурий, подняв плащ над головой, готовый к полету. Он стоял там неделю за неделей, месяц за месяцем, год за годом, в лунные ночи и летние дни, в бури и туманы, собирающийся взлететь, чтобы доставить известие, но так и не выполняющий свою службу.
Тихий возглас заставил Робина вскочить на ноги. Синтия подобрав юбку, чтобы она не путалась под ногами, сбегала со ступенек; какая-то драгоценность поблескивала в ее волосах. Она бежала легко и быстро, словно выполняя поручение, от которого уклонился Меркурий. Девушка подошла к Робину, ее глаза сверкали как звезды, грудь вздымалась и опускалась. Он долго придумывал пышную речь, с которой собирался обратиться к ней, но это оказалось напрасной тратой времени. Как только Робин протянул к девушке руки, она, прежде чем он успел произнести хоть слово, очутилась в его объятиях.
– Синтия! – прошептал Робин.
– Малыш Робин! – ответила девушка, прижавшись щекой к его сердцу.
Робин произнес обещанные три слова:
– Я люблю тебя!
Приподняв подбородок Синтии, он поцеловал ее в губы.
– О, если бы ты не приехал в Хилбери! – простонала она.
Робин успокоил ее. Он никак не мог не приехать, так как уже давным-давно было предопределено, что июльской ночью в душистом саду Синтия Норрис и Робин Обри должны обручиться. Однако, Синтия продолжала мучить себя.
– Меня так уговаривали! Две соседские семьи, два поместья стали бы одним.
Робин отшатнулся, уставившись на нее, затем снова привлек девушку к себе.
