Эмма Орци - Коварство и честь
Тальен говорил очень тихо, но с такой сосредоточенной, накопившейся яростью, на какую способен только безумный ревнивец. Все это время он стоял в дверях, не отводя взгляда от прекрасной женщины на диване, но при этом как будто прислушивался к тому, что происходит в прихожей.
В ответ на угрозу прелестная Тереза ответила уже более серьезно:
— И вы решили сделать все, чтобы я тоже не сбежала?
Из ее глаз вырвалась молния, фигурально говоря, поразившая ее опасного обожателя.
— Не так ли, друг мой? Вы жаждете, чтобы меня постигла участь мадам Ролан? Вне всякого сомнения, вы будете счастливы увидеть, как моя голова свалится в вашу драгоценную корзинку, более пригодную для салата. Последуете ли вы за мной? Или повторите более романтичный конец гражданина Ролана?
В продолжение ее речи Тальен не смог подавить дрожи.
— Тереза, во имя всего святого… — пробормотал он.
— Ба, друг мой! В наше время святых больше не существует! Итак, после того, как мы с вами поднимемся по ступеням эшафота…
— Тереза!
— Ну, что еще? — спокойно продолжала она. — Об этом вы не подумали? Говорите, Монкриф — признанный изменник? Он открыто оскорбил и очернил вашего полубога. Его видели входящим в мою квартиру. Прекрасно. Позвольте сказать, что его здесь больше нет. Но и это не все. Он обличен и приговорен. Прекрасно. Послан на гильотину. Опять прекрасно! А Тереза Кабаррюс, в чьем доме он пытался искать убежища, причем против ее воли, идет на гильотину в его обществе. Перспектива может понравиться вам, друг мой, потому что в данный момент вы страдаете приступом бессмысленной ревности. Но признаюсь, это мне не нравится.
На этот раз явно усмиренный Тальен промолчал. Его удивительно беспокойные глаза скользнули по грациозному созданию на диване. Безумная ревность боролась в нем с ужасом за любимую. Ее аргументы были достаточно вескими. Даже он был вынужден это признать. Хотя он имел власть в Конвенте, его влияние было ничтожным по сравнению с мощью Робеспьера. И он знал своего уважаемого коллегу достаточно хорошо, чтобы понять: оскорбление, нанесенное Монкрифом, не будет прощено ни ему, ни сочувствующим, друзьям или последователям.
Тереза Кабаррюс была достаточно умна и сообразительна, чтобы заметить воздействие своих слов.
— Подойдите и поцелуйте мне руку, — с легким удовлетворением велела она.
На этот раз Тальен без всяких возражений подчинился. Он встал на колени, раскаявшийся и униженный, а она протянула ему для поцелуя маленькую ножку. После этого Тальен был окончательно покорен.
— Вы знаете, что я готов умереть за вас, Тереза! — страстно пробормотал он.
Второй раз за ночь в комнате прозвучало это заявление. И оба поклонника были абсолютно серьезны, тогда как прекрасная дама была совершенно к ним равнодушна. И второй раз за ночь она погладила склоненную голову пылкого поклонника, а губы безразлично прошептали:
— Глупо! О, как глупо! Не понимаю, почему мужчины изводят себя бессмысленной ревностью.
При этом она инстинктивно повернула голову в сторону коридорчика и маленькой кухни, где Бертран Монкриф нашел временное и ненадежное убежище. Жалость к себе и нечто вроде беспомощности без примеси раскаяния сделали ее взгляд неприязненным и жестким.
Там, в душной маленькой кухне в конце темного коридора, ее ждала любовь, в самом точном смысле этого слова, короткая, возможно, но чистая и искренняя, без примеси расчета. Здесь же, у ее ног, лежали безопасность, защита в эти страшные времена, власть и подходящая оправа для ее красоты и талантов. Она не хотела терять Бертрана, нет, не хотела. И с некоторым сожалением вздохнула, подумав о его красивом лице, энтузиазме, бескорыстном пыле.
Но тут она снова взглянула на узкие плечи, жидкие бесцветные волосы, костлявые руки бывшего помощника адвоката, за которого клялась выйти замуж, и слегка вздрогнула, вспомнив, что эти самые руки, теперь сжимавшие ее пальцы в страстном обожании, подписывали ордера на бесчисленные казни, навсегда запятнавшие ранние дни Революции. На какой-то короткий момент ей даже пришло в голову, что союз с таким человеком слишком неподъемная цена за безопасность и власть.
Но колебания мгновенно исчезли, и Тереза вызывающе откинула голову, словно презирая доводы совести и шепот сердца. Ей вовсе ни к чему терять молодого любовника! Он довольствуется столь ничтожно малым! Пара ласковых слов. Случайный поцелуй. Обещание-другое. И он навсегда останется ее покорным рабом.
Конечно, глупо и слишком поздно давать волю сантиментам и думать о Бертране в такое время, когда влияние Тальена в Конвенте уступает лишь влиянию Робеспьера, а Бертран Монкриф — беглец, подозреваемый, несчастный фанатик, чье безрассудство вечно бросает его из одной опасной ситуации в другую.
Поэтому Тереза с затаенным вздохом сожаления о том, что могло быть с Бертраном и чего не случилось, встретила обожающие глаза Тальена своим кокетливым взглядом с оттенком женской покорности, чем окончательно завершила его порабощение, и беспечно заявила:
— А сейчас, мой друг, я жду приказа на эту ночь.
Она поудобнее устроилась на диванчике и великодушно позволила ему сесть на низком табурете подле нее.
Их ссора закончилась благополучно, Тереза настояла на своем, и покоренный Тальен сумел скрыть в глубинах души уколы ревности, все еще его терзавшие. Его богиня благосклонно улыбалась, и умело поданная лесть, с намеками на предпочтение перед всеми соперниками, согревала его каменное сердце и утоляла безграничное тщеславие.
Приговор истории гласил, что Кабаррюс никогда не любила Тальена. Похоже, правда заключается в том, что любовь, на которую она была способна, принадлежала Бертрану Монкрифу, с которым ей не хотелось расставаться, хотя она дала слово влиятельному террористу.
Несмотря на не слишком пылкие и довольно эгоистичные чувства к молодому роялисту, он для нее был кем-то большим, чем боготворивший своего идола раб, на постоянное поклонение которого она могла рассчитывать. Но муж? Никогда!
Собственно говоря, даже Тальен был для нее лишь крайним средством. Несомненно, прекрасная испанка предпочла бы Робеспьера в качестве будущего мужа или, на худой конец, хотя бы Антуана Сен-Жюста, но последний безумно любил другую женщину, а Робеспьер был слишком осторожен, слишком амбициозен, чтобы позволить себе подобную связь.
Поэтому приходилось довольствоваться Тальеном.
— Отдайте мне приказы на сегодняшнюю ночь, — повторила прелестная женщина своему будущему повелителю. И он, сгусток тщеславия и эгоизма, был польщен и успокоен такой покорностью, хотя каким-то уголком души сознавал, что все это притворство.
