Геннадий Андреев - Белый Бурхан
И богам Тибета теперь нельзя отступать! Новое учение таши-ламы, которое еще не имеет своего названия, пойдет по миру не в старых одеждах цветов гелукпы и, значит, понесет не старые догмы… Первым на старые догмы наступил сам далай-лама, сокрушив регентуру хутухт и отменив смертную казнь за прегрешения своих лам… Таши-лама, поощряемый далай-ламой, двинулся дальше, вызывая из небытия нужных ему поводырей. Их имена известны: полководец Шамбалы Ригден-Джапо, Гэесэр-хан для монголов и бурят, хан Ойрот[59] для народов, живущих на северо-западе… Пока же он обобщен в понятии Некто Очень Большой!
Ему, этому безымянному поводырю, совсем не обязательно брать в руки настоящее оружие. Тем более, что у миличасов оно лучше, чем у стражников Тибета… Таши-ламе надо владеть умами и душами людей, а земля, на которой они живут, сама упадет к ногам Тибета, не нарушив никаких официальных границ!.. Немного высоких лам, что знают эту тайну. Мало тех, кто приблизился к ее пониманию. Но много тех, кто на нее работает…
Жамц и сам не заметил, как заснул под шелковые волны своих мыслей. Нет, он лично не понесет знамена новой веры на запад и север, но он приведет к таши-ламе человека, который сможет помочь ему проложить первую тропу в неведомое. А такая услуга, если она правильно понята и оценена, оплачивается очень и очень щедро!
Утро ширетуй начал с хозяйственных распоряжений. Одним из первых был вызван Гомбожаб, который пришел со своим ховраком Рахо, зная по опыту, что у Жамца всегда много поручений и мальчик для побегушек просто необходим.
Гэцул Гомбожаб был рослый, крепко сложенный человек, с огромной бритой головой и оттопыренными ушами, умеющий постоять за себя не только на словах, но и на кулаках. К тому же, Гомбожаб обладал большой силой воздействия на окружающих и мог заставить повиноваться силе своего взгляда даже дикого разъяренного зверя. Он был единственным ламой дацана, которому официально было разрешено заниматься тантрическими обрядами[60] и подбирать себе помощников для колдовства и гаданий среди ученых лам, в каком бы ранге святости те не состояли. Учитывая все это, Жамц всегда назначал Гомбожаба караван-бажи, когда была необходимость доставить в Лхасу ценный груз в целости, быстро и без помех.
— Наш караван готов? — спросил Жамц сухо. — Кто его поведет на этот раз?
— Мог бы повести я, ширетуй, но у меня нет дел в Лхасе. Да и после гибели Баянбэлэга это для меня небезопасно.
— Да, Гомбожаб, вы были неосторожны… Впрочем, вы нужны в дацане меня призывает таши-лама. Если вы согласитесь остаться ширетуем, то…
— Я согласен остаться ширетуем дацана. Он не скрывал, что доволен! Ему очень хотелось похозяйничать среди лам и свести кое с кем личные счеты. И хотя Жамц хорошо знал об этом, не противился Гомбожабу: дисциплина нужна для порядка, а порядок должен соблюдаться неукоснительно. Хотя безгрешность лам и узаконена Цзонхавой, одного только страха за свою карму им мало, необходим еще страх и за эту жизнь!
— Меня не будет долго. Возможно, что таши-лама оставит меня при себе. Поэтому берите вожжи управления нашей колесницей в свои руки твердо и решительно, Гомбожаб! Это особенно важно сейчас, когда в дацане начались всякие шатания, сплетни и шепотки, когда святая молитва становится обузой…
— Я наведу порядок, ширетуй! Вы ничего не хотите поручить или сказать Тундупу? Он ждет.
— Можете позвать его, Гомбожаб.
Тот резко повернулся к своему ховраку Рахо, и парень исчез.
Жамц прокрался к входной двери, стремительно распахнул ее, но коридор был пуст и подслушивать их доверительный разговор было некому, если не считать Пунцага, который спал в соседней комнате. Но он уезжал вместе с ним, и Жамц его не боялся.
— У меня остались бумаги покойного Баянбэлэга. По ним надо получить в банках Урги и Иркутска довольно крупную сумму в линах и рублях. Найдите человека, который это сделает аккуратно.
— Я хотел бы посмотреть на эти бумаги, ширетуй.
— Вот они. — Жамц открыл шкатулку, стоящую в изголовье ложа, достал сверток, перевязанный голубой лентой. — Сколько вы, Гомбожаб, можете дать мне за них наличными или золотом сейчас?
Гэцул бегло просмотрел бумаги, усмехнулся:
— Половину их стоимости. Риск слишком велик, ширетуй… К тому же, у меня нет столько золота… Да оно вам и не потребуется в Тибете, придется только заплатить стражникам. А у них в цене китайские императорские монеты и английские фунты. Шо — тоже, хотя цена их невелика вообще… Серебра дам, камней…
В дверь осторожно постучали. Гомбожаб поспешно сунул бумаги за пазуху, шепнул: «Я пришлю Рахо!» Кивнув, Жамц шагнул к двери, широко распахнул ее:
— Входите, Тундуп. Мы вас ждем слишком долго, дарга!
— Я был занят неотложными делами, — отвел глаза тот. — Караван требует забот, ширетуй…
— О караване вы знали давно, Тундуп!
Дарга стражников беспомощно развел руками, взглянул, ища поддержки, на Гомбожаба, но тот сделал вид, что занят узорами оконной решетки.
— Мне нужно для охраны и услуг пятьдесят ховраков, что поисполнительнее и поглупее. Вроде моих. Тундуп кивнул.
— Все они должны быть вооружены винтовками и ножами.
Тундуп снова кивнул.
— Одеты в рваные шубы и облезлые малахаи тибетских стражников. И такие же грязные и злые.
Тундуп удивился, но все равно кивнул.
В первый момент Пунцаг не узнал ширетуя: крепкие сапоги с шипами, толстые темные брюки, широкий кожаный пояс с бесчисленными карманами, стеганая китайская меховая куртка, тяжелая кобура нагана. Рядом, на табурете, лежали наготове полосатый халат грубой работы и черный малахай с зеленым сатиновым верхом.
Сделав вид, что не заметил изумления молодого ламы, Жамц озабоченно спросил:
— Ты умеешь стрелять?
Пунцаг отрицательно мотнул головой, не зная, как теперь обращаться к грозному ширетую, снявшего с себя одежды высокого ламы и превратившегося не то в цирика, не то в арата.
— Плохо, баньди! Придется поучиться. Нам идти через Тибет, а там умение владеть оружием ценится больше, чем святая молитва!
Подумав, Жамц взял четки и протянул их Пунцагу:
— Возьми, хороший лана должен иметь дорогие четки!
Но это же ваши четки! — изумился Пунцаг, сразу вспомнив, что именно они послужили причиной для первого его наказания.
— Теперь они твои. Я прошу тебя забыть, что я — лама, гэлун и ширетуй! Я — купец! Во всем нашем караване ты будешь единственным ламой. Так надо.
Пунцаг кивнул. Жамц попросил подать халат, накинул его на плечи, прошелся:
