Альберто Васкес-Фигероа - Гароэ
Праздник продолжался два дня. Туземцы пели, пили, танцевали и резали свиней и козлят, потому что в кои-то веки сумели уберечься от своих главных врагов.
Охотники за рабами были страшным кошмаром, с незапамятных времен преследовавшим островитян, которые сознавали, что с помощью палок и камней они не в силах защитить свои семьи от незваных гостей, вооруженных топорами, шпагами, арбалетами, металлическими щитами и огнестрельным оружием.
Когда опасность миновала, мужчины повели себя как дети, вновь и вновь испытывая катапульты в действии, пока не настал такой момент, когда они, совсем заигравшись, не рассчитали и чуть было не прихлопнули бедную старушку, справлявшую нужду у моря.
Перепуганная женщина с завываниями помчалась по берегу в чем мать родила, а лейтенант Гонсало Баэса, безуспешно пытавшийся довести до сознания туземцев смысл старой поговорки: «Нечистый заряжает – дурак стреляет», был вынужден принять меры и запретить запуск камней.
Бабка Гарсы, признанная старейшина деревни (это ее сестра оказалась на волосок от смерти, когда в нее чуть было не угодил огромный камень) и единственный человек, чье слово было законом, приняла мудрое решение: только двое самых благоразумных мужчин смогут подниматься на вершину утеса, а когда им вздумается произвести опасные «пробные стрельбы», пусть оповестят об этом заранее во избежание несчастных случаев.
Наивный рисунок Гарсы, на котором можно было увидеть, как камень попадает в центр шлюпки работорговцев и те взлетают в воздух, передавали из рук в руки, словно бесценное сокровище. Он вызывал воодушевление, смех и восхищенные восклицания.
Дело в том, что человек все время испытывает необходимость видеть, как силы зла в конце концов оказываются побежденными силами добра, а этот простой раскрашенный клочок бумаги впервые представил взорам островитян изображение такого триумфа.
Лейтенант, руководивший атакой с вершины утеса, в их глазах превратился чуть ли не в мифического героя, если не сказать «мистического». За последние три недели крохотное сообщество стало свидетелем такого количества изменений и чудес, какого ему не приходилось наблюдать на протяжении столетий.
В их жизнь неожиданно вторглись искусство судовождения, порох с его способностью грохотать и сеять ужас и тайны живописи. Впрочем, любознательность островитян, похоже, не имела границ, им будто не терпелось приобрести новые знания.
Это выглядело так, словно в их ограниченный мирок вдруг распахнулись доселе неведомые двери, через которые им хотелось поскорее выскочить, чтобы узнать, какие неизвестные и сказочные чудеса ожидают их впереди. Вот почему в тот день, когда Гонсало Баэса решил, что пора уезжать, казалось, все до последнего местные жители были готовы погрузиться в самую глубокую печаль.
По какой непонятной причине вдруг понадобилось уезжать таким чудесным существам?
Где еще к ним отнесутся лучше, ведь здесь они ни в чем не испытывают недостатка и все от мала до велика их обожают?
Какая необходимость так рисковать, ведь безбрежная океанская ширь может запросто их поглотить, тогда как просторные хижины и глубокие пещеры прочны и надежны?
Нет ничего сложнее, чем объяснить людям, привыкшим жить вольно, почему неподчинение офицеру высшего звания грозит заключением.
Для них никогда не существовало военной иерархии.
И к горькой печали добавлялась еще одна: те, кто столько всего им открыл, уедут не одни.
Поскольку юная и всеми любимая Гарса должна была отправиться с пришельцами. Кому-то дочь, кому-то сестра, кому-то свояченица или кузина в этой крохотной деревне, она покидала своих родных.
Галисийцу и Бруно Сёднигусто тоже не хотелось уезжать. Последний выразил всеобщее настроение парой слов:
– Вот черт!
– А что ты предлагаешь? – мрачно спросил лейтенант, у которого по мере приближения отъезда все сильнее и сильнее сжималось сердце. – Оставаться здесь до тех пор, пока нас не найдут и не повесят как дезертиров? Завербовавшись, я дал присягу выполнять свой долг, чего бы то ни стоило, и, признаюсь, теперь мне это дорого обходится.
– Но ведь ни я, ни галисиец не завербовывались, – напомнил ему Бруно. – Нас забрили насильно. Разве не так, Амансио?
Житель Луго звучно поцеловал скрещенные пальцы и сказал:
– Клянусь моей матерью, это так. Из троих братьев забрали нас двоих, а что случилось с беднягой Карлосом, вы уже знаете.
– Ну, если ты желаешь вновь увидеться со своей семьей, то, уверяю тебя, единственная возможность – это сесть в шлюпку и надеяться, что тобою же положенные заплатки не подведут, – заметил офицер.
– А что будет, если я откажусь? – тут же прозвучало в ответ.
– Останешься здесь до конца жизни.
– Вы донесете, чтобы меня поймали?
– Даю тебе слово, что никогда не открою, где ты находишься, хотя и не стану врать, будто ты умер.
– Это и меня касается? – тут же поинтересовался Бруно Сёднигусто.
– Само собой! – Голос лейтенанта звучал совершенно искренне. – По моему мнению – и раз вы оба не являетесь добровольцами, – вы с лихвой исполнили свой долг, а значит, впредь вольны поступать, как вам заблагорассудится. – Он пожал плечами, словно желая показать, что остальное от него уже не зависит. – Хотя боюсь, что капитан Кастаньос не разделит моей точки зрения и постарается достать вас из-под земли.
– Это уж как пить дать, – подтвердил саморец. – Я два года служу под его началом и точно знаю, что этого пройдошливого сукина сына фиг с два проведешь, в один прекрасный день он еще себя покажет – я уверен, что он принял это назначение не из горячей любви к родине, а с намерением разбогатеть.
– На этом острове не очень-то разбогатеешь, и я тебя серьезно предупреждаю: попридержи язык, – сурово одернул его Гонсало Баэса. – Предполагается, что я все еще являюсь твоим командиром.
– Не предполагается, – спокойно возразил тот. – Для меня вы как были командиром, так и остались. Однако это не мешает мне воспользоваться случаем, чтобы высказать все, что я думаю. И я серьезно вас предупреждаю: держите ухо востро с капитаном Кастаньосом, не угодите в ловушку, мой лейтенант!
– О чем ты, черт побери?
– О том, что первый же его приказ едва не стоил нам жизни, а ведь он считается достаточно опытным офицером, чтобы вот так взять и допустить промах, в результате которого три человека погибли, а остальные оказались на волосок от смерти.
– Ты что же, намекаешь, что он сделал это нарочно? – возмутился собеседник. – Что заставил нас поднять якорь, желая, чтобы мы утонули?
