Саймон Скэрроу - Орел нападает
— Так точно, командир.
Снаружи донесся приглушенный звук сигнального горна, а следом послышалась серия торопливых приказов. Альбин бросил взгляд на легата, однако Веспасиан отнюдь не хотел прослыть дергающимся по каждому пустяку паникером. Он неспешно откинулся на спинку своего кресла и подвел итог встрече.
— Хорошо, центурион. Я пошлю командующему донесение, где обрисую твою ситуацию и сообщу о проделках друидов. А ты тем временем продолжай обучение бриттов и, конечно, не прерывай патрулирование границ. Даже если нам не удастся покончить с налетами, друиды, по крайней мере, будут знать, что за ними охотятся, и, может быть, поумерят свой пыл. Конница должна облегчить эту задачу. У тебя есть ко мне что-то еще?
— Никак нет, командир.
— Можешь идти.
Центурион взял свой шлем, поднял руку в салюте и вышел.
Между тем крики снаружи усилились, а звон оружия и доспехов свидетельствовал, что в движение пришло немало людей. Порыв глянуть, что происходит, был неимоверно силен, но лучше уж сразу подать прошение об отставке, чем уподобиться новобранцам, возбужденно подскакивающим от каждого резкого звука. Веспасиан заставил себя взять в руки свиток и заскользил невидящим взглядом по рядам сводок и цифр. Наконец доски ведущего к шатру настила заскрипели под чьими-то сапогами.
— Легат здесь? — крикнул кто-то часовым, охранявшим вход. — Тогда пропустите меня.
Складки кожи раздвинулись, и Плиний, старший трибун, задыхаясь, ввалился в шатер.
— Командир! — прохрипел он, отдуваясь. — Ты должен это увидеть.
Веспасиан оторвал глаза от пергамента.
— Успокойся, трибун. Тебе не положено вести себя так.
— Как, командир?
— Носиться по лагерю без крайней необходимости.
— Но, командир…
— Нам угрожает серьезная опасность, трибун?
— Никак нет, командир.
— Тогда сохраняй спокойствие, подавая тем самым пример остальным.
— Да, командир. Прошу прощения, командир.
— Ну, ладно. Итак, о чем неотложном ты пришел мне доложить?
— Какие-то люди приближаются к лагерю.
— Сколько их?
— Двое, командир. И еще несколько держатся позади, за деревьями.
— Два человека? Из-за чего же вся эта шумиха?
— Один из них римлянин…
Веспасиан терпеливо ждал.
— А другой?
— Не знаю, командир. Я никогда таких раньше не видел.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Шестой центурии в этот раз выпало нести вторую стражу, и легионеры, наскоро подкрепившись дымящейся овсяной кашей, отправились сменить караульных на лагерных стенах. Центурион, сдавший пост, сообщил Катону о прибытии кавалькады из Каллевы. Рассветное солнце светило так ярко, что даже приходилось прикрывать ладонью глаза.
— Славное утречко, оптион! — приветствовал кто-то сзади. — К теплу, не иначе.
Катон повернулся к рослому краснощекому малому, чья безыскусная улыбка обнажала ряд редких, кривых зубов, очень похожих на фрагмент древнего капища, представлявшего собой круг, составленный из огромных камней, мимо которого легион проходил прошлым летом. Худощавому и потому совершенно лишенному подкожной жировой прослойки Катону даже под плотно запахнутым зимним плащом никак не удавалось согреться, и он ограничился молчаливым кивком, чтобы не выдать сотрясающей его дрожи. Новобранец из недавнего пополнения, галл Гораций Фигул неплохо справлялся с воинскими обязанностями, а добродушный нрав паренька быстро снискал ему симпатии сослуживцев.
«Привыкает, молокосос», — снисходительно подумал Катон.
И совершенно неожиданно для себя осознал, что Фигул — его сверстник. Мало того, ведь и сам Катон попал в армию не так уж давно, почему же тогда он смотрит на новичка сверху вниз, будто бывалый вояка? Впрочем, в кое-каких переделках ему и впрямь довелось побывать. Вон на боку ожоги — одно загляденье! Правда, эти уже поджившие свидетельства боевой доблести, к сожалению, не на виду, зато цыплячий пушок на лице виден, и даже очень. Он всем говорит, что его обладатель еще не держал в руках бритвы. А вот Фигул с его кельтскими предками зарастает мгновенно. К утру — весь в щетине, хотя и скоблит себя каждый вечер.
— Смотри, оптион!
Фигул прислонил копье к земляному брустверу и, порывшись в плаще, достал что-то из его складок.
— Я упражняюсь уже с неделю.
Катон подавил стон. С тех пор как центурию однажды развлек странствующий финикийский фокусник, юный Фигул безуспешно пытался повторить его трюки. Теперь незадачливый маг держал в руке грецкий орех.
— Что это?
Катон уставился на протянутую ладонь, потом воздел глаза к небесам.
— Тебе видней, — процедил он сквозь зубы.
— Так вот, это грецкий орех, а, как известно, орехи не имеют обыкновения подскакивать и исчезать. Я прав?
Катон кивнул.
— А сейчас глянь-ка!
Фигул сомкнул ладони и потер их одну о другую, произнося нараспев что-то похожее на заклинания. С последним выкриком он развел руки и всплеснул ими перед лицом оптиона. Уголком глаза Катон увидел, как грецкий орех взлетел в воздух и, описав дугу, покатился по внешнему склону насыпи вниз.
— И куда, по-твоему, подевался этот орех? — подмигнул Фигул. — Давай покажу!
Маг пошарил у зрителя за ухом и нахмурился. Катон раздраженно вздохнул. Часовой вытянул шею, чтобы исследовать область позади командирского уха.
— Как же так? Эта проклятая штуковина должна быть там!
Катон шлепнул его по рукам.
— Вернись лучше к дежурству, Фигул. Ты и так потерял много времени.
Бросив последний недоверчивый взгляд на ухо Катона, легионер взял свое копье и повернулся к белым просторам страны атребатов. Хотя мороз одел всю округу в сверкающие серебром кружева, снег внизу постепенно подтаивал и темная земля уже проступала на южных склонах холмов. У новобранца был столь смущенный и растерянный вид, что Катон, растрогавшись, пожалел его.
— У тебя почти получилось, Фигул. Просто нужно еще малость потренироваться.
— Да, оптион.
Фигул ухмыльнулся, и Катон тут же пожалел о своей мягкотелости.
— Фокус что надо. Пальцы, правда, сейчас подвели меня, но я ими займусь.
— Хорошо. Но это потом. А теперь гляди в оба, чтобы враг не прошел.
— Есть, командир.
Катон оставил Фигула и продолжил обход вверенного ему участка стены. Вторая половина центурии несла вахту по другую сторону лагеря под началом Макрона. Увидев над рядами палаток на противоположном валу освещенную солнцем кряжистую фигуру с заложенными за спину руками и волевым чеканным профилем, обращенным к далекой Тамесис, Катон улыбнулся, представив себе, где в этот момент витают мысли его командира. Несмотря на весь свой разгульный нрав, Макрон, похоже, душой прикипел к Боадике. До встречи с ней он и представить не мог, что на свете есть женщины, способные не только не уступать ему в чем бы то ни было, но и порой обставлять его, обводя вокруг пальца как несмышленого малыша. Последнее так поразило задиристого, но отходчивого вояку, что его чувства сделались очевидными для многих, кто был с ним знаком. За спиной центуриона поползли шепотки, застарелые байки о подкаблучниках обрели новую жизнь, но Катон не был на стороне шутников. Сам только что переживший любовную драму, он и сочувствовал своему командиру, и тихо радовался за него.
