Иван Алексеев - Заморский рубеж
«Все!» – отчаяние парализовало на миг волю Михася.
Однако ожидаемого удара не последовало, Михась почувствовал, как ослаб железный захват, и противник буквально подскочил на месте. Краем глаза он увидел, что распластавшийся на земле с недействующими ногами полуослепший от боли Разик смог приподняться на локтях и попросту вцепился зубами в ногу атаковавшего Михася особника. Этого короткого мига, когда тело противника рефлекторно дернулось вверх от боли после укуса, Михасю, находившемуся в удобном для последующего действия полусогнутом положении, хватило, чтобы сделать захват и провести один из любимых своих приемов: мельницу. Несмотря на охватившую все его существо холодную ярость, он все-таки захватил руку противника не крест-накрест (после такого захвата в боевой мельнице рука ломалась в двух местах), а провел мельницу учебную, без перелома руки. Резко выпрямившись, он поднял на своих плечах особника, попавшегося на прием благодаря неожиданной помощи Разика, и бросил плашмя спиной и затылком на твердый каменистый грунт, дополнительно припечатав сверху собственным телом. Противник дернулся и затих без движения. Это была чистая победа!
Но праздновать ее было некогда: чуть левее и выше сцепились в яростной схватке Желток и третий особник. Михась рванул туда, на бегу все же крикнув невидимым судьям и наблюдателям: «Я ведь мог его на боевую мельницу взять! Все по-честному!» И еще он скорее почувствовал, чем услышал, как сзади вслед за ним ползет на помощь другу стонущий Разик.
Желтку приходилось плохо. Наверное, ему было бы еще хуже, если бы бившемуся с ним особнику не давили на психику и в какой-то мере не отвлекали происходящие рядом события. Желток уже пропустил пару ударов, чудом ушел от болевого приема, но потерял свободу маневра и был прижат к камням на краю взгорка. Ему ничего не оставалось делать, как попытаться атаковать. Желток сделал выпад, но его движение скорее было отчаянным, чем ловким и стремительным. Противник легко ушел в сторону и сбоку жестко ударил стопой под колено опорной ноги. Желток рухнул на четвереньки, попытался откатиться влево, чтобы предотвратить удар сверху. Но особник не стал его добивать, а вынужден был развернуться навстречу набегающему Михасю.
– Бей его сзади! – крикнул Михась Желтку, но не для того, чтобы получить реальную помощь от неловко пытающегося встать, явно травмированного друга, а для того, чтобы отвлечь противника, сбить его с толку, заставить распределить внимание.
По-видимому, Михасю это удалось. Особник ушел вправо назад, чтобы видеть обоих дружинников, и на этом-то отходе Михась его подловил. Ощутив небывалый прилив сил, даже, наверное, боевое вдохновение, он отважился на сложный и эффективный прием. Взмыв с разбегу высоко в воздух, крутанувшись навстречу разворачивающемуся противнику, он четко и сильно ударил его пяткой по затылку. После этой атаки Михась, приземлившись, не смог удержать равновесия на неровном грунте и шлепнулся возле Желтка. Но рядом с ним упал и вырубленный мощным ударом третий особник. На миг на месте схватки воцарились тишина и спокойствие: все шестеро противников лежали на земле.
Тишину нарушил хриплый шепот ползущего Разика:
– Ребята, держитесь, я иду к вам на помощь! – он пытался крикнуть громко и грозно, но едва шевелил разбитыми губами.
Из леса не спеша вышли на открытое пространство несколько человек с белыми повязками на рукавах. Наблюдатели и судьи подошли к дружинникам. Михась вскочил на ноги, Желток попытался сделать то же самое, но тут же, охнув, схватился за колено и упал на землю. Разик вполз наконец на вершинку взгорка и лежал неподвижно, молча взирая на судей. Один из подошедших, сотник из Южной тысячи, бывший, по-видимому, старшим судьей, медленно и торжественно поднял вверх белый флажок, означавший, что рубеж пройден.
Михась вскинул руки со сжатыми кулаками, судорожно и широко раскрыл рот, из которого рвался радостный крик: «Победа!» Но он издал лишь хриплый, нечленораздельный звук, опустил руки, уронил голову. Он только сейчас окончательно понял, что означает знакомое выражение из любимой им древней истории: Пиррова победа. Два его товарища, с которыми ему предстояло преодолеть еще почти сотню верст до конечной цели перехода, лежали на земле и, судя по всему, не были способны бежать дальше, бороться с естественными и искусственными препятствиями, чтобы уложиться в беспощадное контрольное время.
Наблюдатели осмотрели всех участников схватки. Особники уже начали приходить в себя, и дальнейшая их судьба, по-видимому, ни у кого не вызывала каких-либо опасений. А вот с двумя дружинниками дело обстояло гораздо хуже.
– У обоих вывихи и растяжения колена и голеностопа. Ноги необходимо взять в лубки. Самостоятельно двигаться дальше не могут, – суровым тоном заключил старший судья. – По-видимому, испытания для вас окончены.
– Нет!!!
Все трое выкрикнули это одновременно, с такой решимостью в голосе, что старший судья, пристально посмотрев им в лица, пожал плечами и произнес:
– Что ж, ваше право! Но лубки наложить немедля и ни под каким видом не снимать. Это приказ! Еще не хватало, чтобы вы в результате порыва героического, но бессмысленного калеками на всю жизнь остались. Да набери им льда, – обратился он к Михасю. – Там вон, под горушкой, под берегом ручья еще сохранился. Пусть к вывихнутым членам прикладывают… А дальше – как хотите. Хоть ползите, хоть по воздуху летите. Когда кончится предельное время, мы вас известим.
Он сделал знак своим товарищам, и наблюдатели исчезли с поляны, уводя с собой оклемавшихся особников.
Трое друзей остались одни в бесконечном безмолвном лесу.
Сперва, еще поддерживая по инерции темп только что состоявшейся схватки, они действовали быстро и не раздумывая. Михась проворно срубил несколько подходящих сучьев и, пока Разик с Желтком, помогая друг другу, полосками чистого полотна, служившими для перевязки ран и обязательно входившими в походный набор, прибинтовывали лубки, фиксируя поврежденные суставы, слетал за льдом. Затем он так же споро соорудил волокушу, уложил на нее друзей и, велев им отдохнуть и как следует заморозить суставы, потащил их прочь с проклятого взгорка.
Вниз по склону они двигались довольно легко и почти весело. А дальше начался затяжной подъем на следующую гривку. И тут-то они вспомнили и осознали, что впереди – сто верст и им никак не уложиться в предельное время.
Ее чудные белокурые волосы были по-прежнему распущены и ниспадали на плечи золотой волной. И хотя тумана над водой уже не было, а зеркальная гладь ослепительно блестела под лучами весеннего солнца, лицо и фигура девушки были как бы подернуты дымкой, и Михась, сколько ни напрягал зрение, никак не мог разглядеть ни одной характерной черты. Зато лодку он видел во всех деталях. Это был довольно старый рыбацкий челн, весь покрытый слоем смолы, с надломанными кое-где бортами. Мачта была опущена и лежала вдоль борта вместе со свернутым парусом. Форштевень, разрезавший сверкающую неподвижную поверхность озера, был выкрашен ярко-красной охрой, местами облупившейся. Лодка двигалась сама по себе. В руках девушки не было весел. Она протянула обе руки к Михасю, и он понял, что она ему улыбается, манит подойти поближе.
