Елизавета Дворецкая - Венец Прямиславы
– Ага, и буду спокойна, только пока ему молодые на глаза не попадаются? Нет уж, не на такую напал! Мне чужих объедков не надо!
– Какие же это объедки? Он твой муж, голубка. Помирится с Вячеславом Владимировичем, будете жить.
Но Прямиславу не радовала возможность такого мира. Каждый раз, видя Прибаву, она не могла не думать о том, что в день свадьбы ее муж целовал эту женщину и смеялся вместе с ней над «недоросточком». И пусть теперь бывшая полюбовница доживает век в глухом селе, ее место заняли другие. А она, Прямислава Вячеславна, не хочет ложиться в постель, нагретую холопками!
– Не утонул бы Милюта, может, мы еще и выбрались бы! – не раз говорила она Зорчихе. – Не мог отец так далеко уехать, чтобы мы не догнали!
Зорчиха только качала головой и опять бралась за чулок.
Сотник Мирон, похоже, вовсю наслаждался нежданным отдыхом. На другой день, правда, ему пришлось устраивать охоту на тощую весеннюю дичь, чтобы как-то прокормить двадцать человек своих отроков: в селе оставалось к весне не так много припасов, и те почти целиком забрал Вячеслав. Но других забот у него не существовало, и он проводил время то в дружинной избе, то в клети, болтая с Прибавой, которая была весьма довольна его вниманием, а иногда поднимался наверх к княгине: проверить, не скучает ли она и не нуждается ли в чем.
– Где же князь Юрий? – спрашивала его Крестя, наученная Прямиславой. – К отцу не отпускает, так почему сам за мной не едет? Где он? В Турове? В Берестье?
– Не знаю, княгиня, не знаю, матушка! – Мирон разводил руками, и Прямиславе смешно и досадно было слышать, как тридцатилетний мужчина называет «матушкой» девушку неполных шестнадцати лет. – Не дает о себе знать. Да не тревожься, объявится.
– Не случилось ли там какой битвы, не слышно ли чего? – спрашивала Зорчиха.
– Не слышно пока! – честно отвечал Мирон, поскольку в село за эти дни никакие гонцы не приезжали. – Как будет что, сразу к вам прибегу, все расскажу.
– Сохрани Бог! – вздыхала Крестя. – А то еще убьют…
– Не тревожься, княгиня! – с неизменным пылом утешал ее преданный Мирон, не уточняя даже, за отца или мужа она боится. – Даже если и будет битва, упаси боже, обойдется! Князей не убивают.
– Рассказывай! – оборвала его Прямислава. – А как же князя Мстиславца Святополчича убили, стрелой прямо в грудь? Брата его, князя Ярославца, убили, когда он Андрея во Владимире осаждал. А Василька теребовльского ослепили!
– Ну, и они тоже – рабы Божьи, всякое случается. Так ведь Ярославца сам же Андрей велел в город внести и в соборе похоронить со всей честью. Ты, Христова невеста, откуда про князей все знаешь?
– Мать игуменья рассказала! – нашлась Прямислава. – Мстиславец ей родным отцом приходился, а под Владимиром мой батюшка воевал.
– Ну, мало ли что там! – отмахнулся Мирон. – А у нас, даст Бог, все обойдется. Спокойна будь, княгиня, живыми все вернутся.
– Милюта только не вернется уже! – пробормотала Прямислава.
– На все Божья воля! – Мирон развел руками. – Я его и ударил-то плашмя, хотел оглушить только. Разве я упырь какой-нибудь или нехристь поганый, чтобы кровь христианскую проливать? Да он с берега в Припять свалился, а там глубоко под обрывом, видно, омут. Помолись за душу грешную – хороший человек был, сказать нечего.
С ключницей Прибавой пленницы ладили далеко не так хорошо. Казалось бы, и говорить им не о чем, однако Прямислава встречалась с ней десять раз на дню, и каждая их встреча превращалась в столкновение. Прямиславе один только вид ключницы напоминал об ее унижении, а Прибава не желала и смотреть на княгиню, во власти которой было продать ее хоть за Хвалынское море. Сама Крестя не вступала с ней в разговоры, но Прямислава не оставляла без ответа ни одного слова ключницы.
– Да что же ты в драку-то лезешь, красавица моя? – пытался унять Прибаву Мирон, взявший на себя должность миротворца. – Что нападаешь на девку? Она – послушница, монахиней будет, а ты, грешная душа, ей проходу не даешь!
– Она-то послушница? Ха-ха! – Прибава уперла руки в бока. – Где ты видал у послушниц такие глаза? Не глаз, а копье – того гляди, проткнет! Ты меня за дуру-то не держи, я ведь понимаю! Не послушница она, а новая князева любовь, вот она кто! Ты сам-то, воевода, на нее посмотри! У самого небось слюни с клыков капают, да греха боишься, богомольный ты наш!
– Ну, красивая девка, кто ж спорит? Отец ее воеводой был еще у Ярослава Ярополчича, но зачем ты срамишь ее? Юрий ее и не видел никогда!
– Ну, увидит! Увозил бы ты ее скорее в Берестье, чего ты мне душу мотаешь? Увози, а то дойдет до греха!
– Не могу я ее в Берестье везти! Не было мне от Нежаты такого приказа!
– Это еще почему? – Любопытство взяло верх, и Прибава несколько усмирила свой гнев. – Что же ты с ней делать собираешься? Не век же ей тут жить, мне на горе!
– Не век, конечно, а сколько-то поживет. В Берестье везти – Юрию в руки отдать. А мы еще поглядим!
– Кому же ты хочешь ее отдать? – удивилась ключница. – Если не князю? Себе, что ли, оставишь? – Она недоверчиво усмехнулась.
– Мне Нежата велел так: привезти княгиню в Ивлянку и тут держать, пока на небе не прояснится. Ну, кто кого одолеет: то ли Вячеслав, то ли Юрий. Если Вячеслав Юрия из Турова погонит – куда тот денется? Назад, в Берестье. А мои князья Юрий да Вячеслав тогда куда? Домой, к княгине Марфе, не хочется. Пусть тогда Юрий уступает нам Берестье.
– А ему куда деться? – Прибавка хмурилась, силясь сообразить, где какой Юрий.
– Он себе у Вячеслава другой город выпросит.
– Так ему и дал Вячеслав город – после всего-то!
– Да ведь зять, куда деться! Погневается и простит, как Бог велел. А чтобы тестя умилостивить, Юрию лучше его дочь, свою-то жену, при себе держать. Вот мы ему и отдадим жену, как поклянется от Берестья отступиться.
– А если наш князь одолеет и в Турове останется?
– А одолеет, так отвезти к нему всегда успеем. И опять за услугу городок себе выпросим какой-нибудь, хоть Мозырь или Несвиж, много ли нам надо? А пока княгиня Юрьева в наших руках, киевский князь нас не обидит – ведь она ему внучка. А то вдруг приберет, скажем, Бог Юрия – мы с нашим Юрием ее обвенчаем.
Прямислава сначала не поняла его, в очередной раз запутавшись в Юриях Ярославичах, а потом сообразила и расхохоталась. Мирон задумал выдать ее замуж за младшего Юрия Ярославича, тринадцатилетнего!
– Зря смеешься, девушка! – Мирон чуть ли не обиделся. – Ну, подумаешь, лет на пять она его постарше, эка невидаль! Не век же он отроком останется – вырастет! Через пять годков такой сокол будет! – Он снова повернулся к Прибаве и предупредил: – Так что ты смотри, красавица, не зли сильно княгиню-то. Ведь она уже не тот недоросточек, что в монастыре держали. Теперь она в самой поре, молодая, красивая. Князь ее полюбит, будет все желания исполнять…
