Пол Андерсон - Королева викингов
Гуннхильд поспешно вскарабкалась к своему наблюдательному пункту, полускрытому двумя соснами. Это место находилось на вершине поросшего травой кургана Предка и было запретным, но девочка не думала, что Ульв Старый будет гневаться. Он получал свои пожертвования, он никогда никуда не ходил, и к тому же теперь у него были другие заповедные места вдали от поселка.
Открывшееся зрелище показалось ей настолько изумительным, что девочка застыла, потрясенная. Корабли совершенно не походили на толстобокие неповоротливые отцовские кнарры. Удлиненные корпуса летели по волнам, подгоняемые двадцатью, а то и больше парами весел каждый. Нос и корма у каждого корабля гордо вздымались кверху, словно шеи лебедей или змей, изготовившихся кинуться на жертву. Краски многоцветьем не уступали радуге, но сияли намного ярче. Ослепительные солнечные блики играли на шлемах и остриях пик воинов. Девочке почудилось, что эти блики зовут ее к себе, и у нее на мгновение закружилась голова.
Ветра почти не было, и две мачты были опущены и лежали на опорах. Но на переднем корабле мачта стояла, а вместо паруса на ней был поднят белый щит. А когда корабли подошли поближе, Гуннхильд смогла разглядеть за невысоким фальшбортом снятую со своего обычного места голову дракона. Она уже слышала о том, что и то и другое было знаками мирных намерений мореплавателей.
Но, невзирая на эти знаки, отец приказал своим слугам взять оружие и следовать за ним на берег. В поселке сегодня оказалась лишь половина мужчин. Остальные из тех, кто мог держать оружие, ловили рыбу, охотились на морского зверя или готовили к посеву земли на своих фермах. Присутствующие, хотя и могли при необходимости яростно сражаться, не сумели бы воспрепятствовать незнакомцам высадиться, однако за то время, которое потребовалось бы, чтобы перебить их всех, женщины, дети и прочие домочадцы смогли бы убежать и укрыться в лесу.
Первый драккар приблизился к причалу, весла единым движением вспенили воду, и корабль замер. С борта и с берега выкрикнули приветствия. Обитатели Ульвгарда опустили копья. Моряки повесили свои щиты на фальшборт — еще один знак добрых намерений.
Гуннхильд должна быть в длинном доме! Она выскочила на дорожку и помчалась вниз со всем проворством ребенка, прожившего на свете целых десять зим.
Корабль подтянули к причалу и пришвартовали — он занял почти всю длину пристани. Остальные суда ткнулись носами в берег. С первого спрыгнул наземь человек, пожал руку отцу. Гуннхильд аж задохнулась. Она никогда еще не видела такого мужчины.
Он был молодым, высоким, широкоплечим, гибким, с почти бесцветными бледно-голубыми глазами. Волосы и коротко подстриженная борода воина сверкали золотом, а бледной коже морское солнце придало бронзовый оттенок. Вероятно, он переоделся еще на борту, поскольку был облачен в богато вышитую тунику, отделанную куницей, зеленые шерстяные штаны и башмаки из мягкой белой кожи. Меч висел у него на левом плече. Он сегодня ему не потребуется, подумала Гуннхильд, но оружие всегда должно быть под рукой.
— Приветствую тебя, Эзур Торстейнсон, — прозвенел его голос. — Я много слышал о тебе, и наконец мне посчастливилось познакомиться с тобой воочию.
— И я слышал о тебе, Эйрик Харальдсон, — ответил отец. — Добро пожаловать. Я давно надеялся, что ты навестишь нас. — Он повернулся к своим людям, толпившимся вокруг: — К нам прибыл сына конунга Харальда Прекрасноволосого.
Те разинули было рты, но тут же принялись о чем-то оживленно переговариваться друг с другом. Гуннхильд спросила себя, что из сказанного отцом было правдой, а что нет. Он торговал вдали от дома, должно быть, слышал много всякой всячины и умел правильно сложить вместе полученные сведения.
Внешность отца не позволяла заподозрить в нем коварства. Он был крупным грузным человеком с начавшим уже выпирать животом. Грубое, налитое кровью лицо окаймляла густая черная борода, цвет которой плохо сочетался с румянцем. Из-под поспешно надетой кольчуги с подкольчужником виднелась нечистая рабочая одежда.
Но он хорошо вел свои дела. Продавал кожи, клыки моржа и бивни нарвала, канаты из моржовых шкур; каждый раз он возвращался с южных рынков с туго набитым кошелем. Хотя дома он и зимой и летом больше всего любил заниматься ловлей китов или охотой на зверя в холмах, он при необходимости командовал дружиной и вершил правосудие над своими людьми — его решения считали мудрыми — и иногда творил заклинания.
— Трудно было ожидать увидеть здесь, на Крайнем Севере, кого-то другого из правителей, — продолжал он, — но теперь, когда твой отец вверил тебе Хологаланн, тебе, конечно, захочется познакомиться с этими местами получше. Если бы ты известил меня заранее, то тебя ждал бы пир.
Эйрик усмехнулся:
— А вышло так, что ты изготовился отбивать нападение?
— Ну, никогда не знаешь точно, кто к тебе пожаловал, пока не увидишь лица гостя.
— Тебе не следовало бояться. Уже много лет назад мой отец покарал последних из тех норвежцев, которые вместе с обитателями Западных островов совершали набеги на Норвегию.
Эзур чуть заметно ощетинился.
— Я не испугался.
— Нет, нет, — поспешно поправился Эйрик, — я вовсе не то имел в виду. Все хорошо знают, что ты смелый человек.
— Может быть, тебе доводилось слышать, что я много раз ходил в викинг,[2] когда был молодым. — Эзур говорил медленно, но каждое слово падало веско, словно молоток, одним ударом вгоняющий гвоздь по шляпку. — А последние годы я главным образом хожу торговать в Траандло, но время от времени заплываю и подальше.
Эйрик кивнул:
— Да, я ведь уже сказал, что много слышал о тебе — прославленном мореплавателе, землевладельце и хёвдинге. — Этими словами он хотел дать понять, что воспринимает Эзура как прирожденного вождя.
— Тогда ты понимаешь, что власть твоего отца над этими землями пока еще не слишком крепка. В моих словах нет неуважения, а лишь искренность. Мы должны заботиться сами о себе. Именно поэтому мы были готовы к обороне, пока не уверились окончательно, что к нам прибыли именно вы.
Эйрик позволил себе несколько расслабиться. Ни одна из сторон не произнесла никаких слов, которые можно было бы расценивать как намеренную или нечаянную обиду. Однако он все равно продолжал говорить с величайшей осторожностью — так человек идет по тонкому льду.
— Мы идем за Норд-Кап, в Белое море. Там мы устроим набег на жителей Бьярмаланда, а может быть, и поторгуем с ними немного. Но я хотел перед походом встретиться с тобой, расспросить, как обстоят дела в этой земле, и, конечно, заверить тебя в дружбе конунга и моей.
