Карен Харпер - Мастерица Ее Величества
На самом деле я не была готова к очередному разговору с Кристофером и уже собиралась сказать, что сама пойду за Артуром. Но тут сквозь окно лавки – настоящее, из стекла, с гордостью подумала я – я увидела прекрасного вороного коня, неожиданно остановившегося у наших дверей. Нет, двух коней. Хорошо одетая пара спешилась, и мужчина, высокий и широкоплечий, дал монетку уличному мальчишке, чтобы тот подержал коней.
– Лучше ты сходи за Артуром, – сказала я, вставая и отряхивая шерстяную бордовую юбку. – Я не знаю этих людей, но, судя по всему, это какие-то богатые клиенты.
– Да, вижу. – Он пригнулся и покосился на них поверх моего плеча.
Так началось самое замечательное приключение в моей жизни.
* * *В этот поворотный момент своей жизни я, Верайна Весткотт, двадцати шести лет от роду, была свечных дел мастером с прекрасным домом и мастерской, вдовой, имеющей сына Артура, названного в честь английского принца Уэльского[3]. Второй мой сын, двухлетний малыш, мой дорогой Эдмунд, умер четыре месяца назад. К сожалению, мне и раньше доводилось испытывать горечь утрат: семь лет назад от потливой горячки[4] скончались мои родители и брат. Тяжелым ударом была для меня смерть мужа, но, Боже мой, как же я любила Эдмунда!
Он был так похож на меня – золотые вьющиеся волосы, зеленые глаза и тонкая фигурка, тогда как Артур напоминал своего коренастого, с каштановыми волосами отца. Бедняжка Эдмунд так жалобно глядел на меня из своей постельки, словно умолял: «Спаси меня, мамочка!» Я приглашала аптекаря, цирюльника, чтобы отворил кровь, покупала разные травы, приводила священника и молилась, молилась, молилась, но ничто не могло помочь ему. Может быть, я недостаточно тепло укрывала его ночью? Может быть, случайно дала съесть что-то несвежее? Может быть, пропустила начало его заболевания? Я зажгла десять прекрасных свечей, чтобы под конец жизни он купался в свете, но он все же ушел от нас долиной смертной тени.
С тех пор я, как могла, занималась делом, управляя главной лавкой свечной мастерской Весткоттов, а моя сестра Мод и ее муж Джилберт Пенн съехались с нами, чтобы вести мастерскую. Я работала не покладая рук, кротко разговаривала с нашими клиентами в трауре, ведь бóльшую часть наших товаров составляли погребальные свечи или пропитанные воском саваны. В витрине нашей лавки и на деревянных полках внутри я расставила вотивные[5] свечи, которым предстояло гореть на множестве церковных алтарей Лондона во время служб по душам усопших. Когда мне становилось жаль какую-нибудь скорбящую мать, я показывала или даже дарила ей свечу со своей резьбой, изображающую ангела со сложенными крыльями, с лицом, поднятым к небу в божественной надежде.
А ночью я спала, забрав с собой в постель плетеный обруч и спустившийся мячик Эдмунда, и мячик каждую ночь, когда я металась по постели, укатывался, словно это я бросала его в угол.
Все утро, пока не было покупателей, я сосредоточенно, опустив голову, наслаждалась тишиной и одиночеством, не обращая внимания на шум, царивший на людной Кендлвик-стрит. Усевшись на табуретку за прилавком, на котором стояли весы и лежали линейки, я начала вырезать ангельское личико моего мальчика на толстой, диаметром в четыре дюйма, свече высотой в фут. Я не собиралась зажигать ее, потому что мне было невыносимо, что капающий, стекающий воск покроет его лицо, как саван, в который я его завернула… А затем была крышка гроба, затем земля на кладбище близ Сент-Мэри-Абчерч, рядом с могилой его отца. Потеряв Эдмунда, я стала испытывать ужас перед небольшими замкнутыми пространствами.
Я продавала резные свечи довольно дорого, но те, на которых было вырезано ангельское лицо Эдмунда, я не продавала и не зажигала, а складывала в ящик или в сундук с бельем, прятала поглубже, как прятала свою сердечную боль.
– Ну хорошо, – прервал мои воспоминания Джил. – Я схожу за мальчиком, а подмастерьев предупрежу, чтобы они не покидали территорию, пока ты занимаешься с нашими изысканными клиентами.
«Территория» представляла собой лавку из дерева и кирпича, выходившую на улицу, со складом, с жилыми помещениями на втором этаже – дом, имевший Г‑образную форму, окруженный двумя садиками и вымощенный булыжником двор, который вел к конюшням и еще одному складу в глубине. Интересно, каким кажется наш дом этой красивой паре, подходившей к двери лавки, ведь они, во всяком случае, дворяне, а может быть, даже аристократы. Звякнул маленький дверной колокольчик, извещая об их приходе. Боже, какая жалость, что я не спрятала массу своих растрепанных волос под покрывало или под пристойный вдовий чепец, потому что дама выглядела очень модно.
А мужчина – просто потрясающе.
Во-первых, он был так высок, что ему пришлось нагнуть светловолосую голову, чтобы войти. Одет хорошо, но не вызывающе. Его кожаная куртка – кожа привезена из Испании, могу поручиться – сидела на нем как влитая. Черный как вороново крыло плащ накинут на одно плечо. На широком лице с высоким лбом выделялись напряженный рот и необыкновенные светло-серые глаза.
Вначале я почти не обратила внимания на женщину. Разумеется, это муж и жена, которые хотят купить либо праздничные, либо траурные свечи, но почему они не приехали в карете или не послали слугу?
– Миссис Верайна Весткотт? – спросил мужчина.
Я тотчас сделала реверанс.
– Да. Чем могу вам служить?
Пара – ему не было тридцати, а она несколько моложе – обменялась взглядами, смысла которых я не могла уловить. Возможно, они значили: Начинай ты! – Нет, ты!
– Позвольте мне представиться, – сказал мужчина. Низкий, успокаивающий голос был в то же время возбуждающим; я не ощущала ничего подобного, принимая ухаживания Кристофера. – Я – Николас Саттон, а это миссис Саттон. Во всяком случае, для всех остальных, потому что мы хотели бы поговорить с вами частным образом и просить вас обещать никому не рассказывать того, о чем будет идти речь.
Я смотрела на него, лихорадочно перебирая в уме причины такого заявления. Разве они не те, кем назвались?
– Я могу в полной секретности предложить вам свечи для не подлежащей огласке свадьбы или вотивные свечи для тайных служб по душам усопших, – предложила я.
– В самом деле, мы за этим и пришли, – отозвался Николас Саттон и достал из-под плаща свечу, очень похожую на те, что я только что вырезала, но не с личиком Эдмунда, а с улыбающимся херувимом. Да, это и вправду была сделанная мною свеча. Но что они хотят: купить такую же или это главы гильдии производителей воска пришли отругать меня, как ругал Кристофер, за то, что я продаю вещь, которую наше сообщество еще не одобрило и не установило на нее цену?
