Александр Дюма - Любовное приключение
— Это прежде всего.
— Отлично, а после этого?
— Увидеть всё, что смотрят в Париже.
— А кто же вам будет показывать всё, что смотрят в Париже?
— Вы, если захотите.
— Понимаете ли вы, что, если нас хотя бы трижды заметят вместе, этого будет достаточно для того, чтобы пошли разговоры…
— Какие разговоры?
— Что вы моя любовница.
— И что же?
— Отлично!
— Разумеется, отлично. Те, кто меня знает, в это не поверят, а что касается тех, кто меня не знает, — какая мне разница, что они будут говорить обо мне.
— Вы философ.
— Нет, логик. Мне двадцать пять лет, и мне так часто говорят о моей красоте, что я считаю нужным верить этому, пока это действительно так, а не когда все останется в прошлом. Не думаете же вы, что, уехав из Пешта в Париж совсем одна, даже без горничной, я не была убеждена, что кто-нибудь да попытается позлословить обо мне. Пусть злословят, это меня ни на минуту не остановит! Для меня искусство важнее всего!
— Так, значит, ваше путешествие в Париж — это поездка по делам искусства?
— Да, и только. Я хотела увидеть ваших выдающихся поэтов, чтобы узнать, похожи ли они на наших, и ваших выдающихся драматических актеров, чтобы узнать, можно ли у них чему-либо поучиться. Я попросила у Сапфира письмо для вас, он мне его дал, и вот я здесь. Вы можете уделить мне несколько часов?
— Сколько пожелаете.
— Прекрасно. Я могу оставаться в Париже целый месяц, в моем распоряжении шесть тысяч франков, чтобы тратить их как на покупки, так и на удовольствия, и тысяча франков, чтобы вернуться в Пешт. Представьте, что Сапфир прислал вам студента из Лейпцига или Гейдельберга, а не драматическую актрису из театра в Пеште, и действуйте соответственно.
— Вы будете со мной обедать?
— Каждый раз, когда вы будете свободны.
— На днях мы сможем пойти на спектакль.
— Отлично.
— Считаете ли вы, что нам нужно приглашать кого-нибудь третьего?
— Никоим образом.
— И вам безразлично, что могут сказать?
— Если бы вы прочитали письмо от Сапфира, вы бы увидели, что часть послания полностью посвящена именно этой теме.
— Я прочитаю письмо от Сапфира.
— Когда же?
— Когда вы уйдете.
— Ну, тогда напишите мне два-три рекомендательных письма, и я уйду: одно — Ламартину, другое — Альфонсу Карру, а третье — вашему сыну. Кстати, я играла в его «Даме с камелиями».
— Нет необходимости писать ему — завтра мы будем обедать вместе, если вы не против.
— Конечно, я не против. Мне говорили, что госпожа Дош была очаровательна в «Даме с камелиями».
— Госпожа Дош будет обедать с нами и возьмется сводить вас куда-нибудь.
— Куда же?
— Куда ей вздумается. В жизни нужно оставлять место для случая.
— Вы мне как-нибудь расскажете вашу историю о моей соотечественнице?
— Если это доставит вам удовольствие…
— Конечно. !
— И когда?
— Когда я вас об этом попрошу.
— Чудесно!
— А теперь письма. Поймите, я экономила шесть лет, чтобы приехать в Париж; возможно, я сюда больше уже никогда не вернусь и поэтому не могу терять время.
Я спустился в кабинет и написал два или три письма, о которых меня просила г-жа Бульовски, затем вернулся и отдал их.
Я собирался поцеловать ей руку, когда она порывисто поцеловала меня в обе щеки.
— Разве я не сообщала вам, что вы имеете дело со студентом из Лейпцига или Гейдельберга?
— Да.
— Так вот, немцы или жмут руку, или целуются.
— Давайте придерживаться поцелуев. Во Франции есть поговорка, которая говорит, что из несостоятельного должника надо вытянуть то, что можно. До встречи завтра, за обедом.
— Завтра за обедом. А где?
— Здесь.
— В котором часу?
— В шесть часов.
— Хорошо, и не сердитесь на меня, если я опоздаю на несколько минут.
— А если вы на несколько минут придете раньше, вас за это благодарить не надо?
— Нет, мне доставляет удовольствие быть с вами, и если я приду раньше, то сделаю это для моего собственного удовольствия. До завтра.
И она легко спустилась по лестнице, обернувшись на площадке, чтобы послать мне прощальное дружеское приветствие.
У двери рабочего кабинета я наткнулся на г-на Теодора: глаза его были вытаращены, а рот растянут в улыбке.
— Ну вот, теперь господин видит, что я все же не такой глупый, как он говорит?
— Да, — ответил я, — но вы все же бестолковее, чем я думал.
И я вошел в кабинет, оставив его в полном недоумении.
II
В течение месяца два или три раза в неделю я обедал с г-жой Бульовски и два или три раза в неделю водил ее в театр.
Должен заметить, наши звезды не так уж ослепили ее, за исключением Рашели.
Госпожи Ристори не было тогда в Париже.
Как-то утром г-жа Бульовски зашла ко мне.
— Я уезжаю завтра, — сказала она.
— Почему завтра?
— Потому что у меня осталось денег только на то, чтобы вернуться в Пешт.
— Вас это огорчает?
— Нет, я увидела в Париже все что хотела.
— Сколько же у вас осталось?
— Тысяча франков.
— Вам потребуется не больше половины этой суммы.
— Нет, ведь я не сразу еду в Вену.
— И каков ваш маршрут?
— Вот он: я еду в Брюссель, Спа и Кёльн. Я поднимусь по Рейну до Майнца и оттуда отправлюсь в Мангейм.
— Какого дьявола вы собираетесь делать в Мангейме? Вертер застрелился, а Шарлотта скончалась.
— Я хочу встретиться с госпожой Шредер.
— Трагической актрисой?
— Да, а вы ее знаете?
— Однажды я видел ее игру во Франкфурте; гораздо лучше я знаком с ее двумя сыновьями и дочерью.
— У нее два сына?
— Да.
— А я думала, что один — Девриент.
— Он актер, а я знаю и другого, священника, который живет в Кёльне, за церковью святого Гедеона. Если хотите, я дам вам письмо для него.
— Благодарю, но у меня дело к его матери.
— И чего вы хотите от нее?
— Как я вам уже говорила, я венгерка и играю в комедии, драме и трагедии на венгерском языке. Так вот, мне уже наскучило играть для шести или семи миллионов зрителей. Я бы хотела играть на сцене на немецком, чтобы меня слушали тридцать или сорок миллионов человек. Для этого я хочу увидеть госпожу Шредер, показать ей какой-нибудь отрывок на немецком, и, если она даст мне надежду, что за год репетиций я смогу избавиться от акцента, я продам несколько бриллиантов, буду жить в тех городах, где будет жить она, в качестве компаньонки или горничной, если она захочет. А через год я начну выступать в театрах Германии… Ну, как?
— Я вами восхищаюсь.
— Да нет же, вы мною не восхищаетесь, вы находите это вполне естественным; я ужасно честолюбива, у меня был большой успех, и мне захотелось большего.
