Михаил Голденков - Тропою волка
— Пусть больше не пишут! — хмурил он бровь и швырял листы под ноги, топча их алыми расшитыми золотом татарскими сапогами с острыми, глядящими вверх носками. — Ничего читать не буду! Или они сдаются, или я их в порошок сотру!
8-го августа Кмитич проснулся за полчаса до рассвета и наблюдал за фиолетовой окраской горизонта, что предвещало теплую погоду. Но вот из-за лиловой полосы вынырнул ярко-красный диск солнца, тут же укутавшись редкими облаками.
— Хм, — оршанский князь задумчиво потирал подбородок, — теперь вроде как к дождю…
И в самом деле: с раннего утра над Вильно нависли серые облака и прошел мелкий дождь, словно ангелы оплакивали литвинскую столицу. С первыми же лучами дневного светила во всех полках барабаны и трубы возвестили зарю. Утренний звон колоколов, казалось, предвещал печальную молитву жителей обреченного города. Этот прощальный, словно погребальный, гул висел над всей местностью, и не добавляя ратникам Великого гетмана боевого пыла. Капли ангельских слез орошали землю, а казаки Черкасского и Золотаренко двинулись на позиции литвин, чтобы оросить все кровью.
Кмитич с подразделением легкой конницы (казаков) и несколькими пушками стоял на самом конце левого фланга первой линии. Впереди от войсковцев простирался частый кустарник, сзади гудел набатами испуганный Вильно. Кмитич сидел в седле, потирая эфес карабелы, готовый к бою, полный решимости умереть у стен столицы, думая о неприятеле, который таился от литвин, казалось, уже в самих зарослях ближайшего кустарника. Оршанский князь нервно оглянулся на отряд венгров. Подъехал. Тут же на коне восседал хорошо знакомый Юшкевич — вечно неунывающий, с живыми большими глазами и постоянной улыбкой на лице.
— Это все, что осталось? — спросил Кмитич у Юшкевича, кивнув на тринадцать венгерских наемников под предводительством также знакомого лейтенанта Бартоша, коренастого и широкоскулого офицера, с вечно непроницаемым лицом и длинными рыжими усами.
— Так, пан полковник, — улыбнулся Юшкевич, — роты почти нет. Одних убило, другие ранены, третьи ушли из-за неуплаты.
— А этих что, все устраивает?
— Выходит, что все! — Юшкевич вновь улыбнулся.
Кмитич, до этого глубоко надвинувший широкополую шляпу на гиаза от капель дождя, сейчас сдвинул ее от бровей и, проезжая мимо бывшей венгерской роты, посалютовал рукой Бартошу. Тот едва заметно кивнул в ответ. На лице-маске лейтенанта с узкими щелочками-глазами вновь ничего нельзя было прочесть. Остальные солдаты выглядели вполне спокойно, ожидая подхода казаков, которых, похоже, совсем не боялись, в отличие от некоторых литвин. В войске Княжества царило обреченное настроение. Все знали, что Гонсевский ждет в пяти километрах от города, за Зеленым мостом. Знали и о разногласиях между Гонсевским и Радзивиллом. Все ощущали себя беззащитными в открытом поле и рвались побыстрее укрыться за стенами города, где с мушкетами и пушками сидел маленький гарнизон виленского стольника Казимира Хвалибога Жаромского.
И вот из-за кустарника выскочили первые колонны казаков, с трудом миновавших болотные топи.
— Огня! — скомандовал Кмитич пушкарям. Орудия глухо ухнули. Было видно, как одно ядро угодило в самую гущу казачьего строя.
Облачка белого дыма возвестили об ответном залпе неприятеля, тут же ветер донес и звуки выстрелов. Засвистели пули, но точности выстрелов мешали ветер и дождь. Литвины также дали залп… Завязалась беспорядочная перестрелка из пушек и мушкетов. Пикинеры, ощетинившиеся длинными пиками против налетевшей на них кавалерии казаков, расстроили свои ряды из-за странной команды офицера отходить. Некоторые литвинские части стали также пятиться к стенам города. Тринадцать венгров Бартоша, наоборот, храбро пошли вперед и врубились в самую гущу донских татарских казаков, тех самых, которых видел в Орше Кмитич. Венгры дрались так ожесточенно и храбро и так мастерски рубили своими саблями-карабелами, что летели в стороны отрубленные головы, кисти рук и целые руки с частями плеча. Татары в ужасе отбегали от венгров, потом новая волна атаки захлестывала угорских наемников, и вновь крики умирающих и раненых оглашали пространство вокруг невозмутимого лейтенанта Бартоша, вновь брызги крови проливались на августовскую жухлую траву. Бартош, окруженный своими солдатами, быстро перезаряжал мушкет и стрелял в упор. От каждого выстрела как подкошенный падал московитский татарин. Лейтенант так быстро перезаряжался, что в минуту делал по четыре выстрела. Из ста татар роты, бившейся с «чертовой дюжиной» венгров, на земле в лужах крови лежало уже шестьдесят пять человек, пятнадцать из них были обезглавлены. Из роты атакующих невредимыми оставалось всего двадцать, уже не решающихся нападать. Но и венгры понесли потери — четверо убитых. На их горстку вновь налетели татары, подоспели казаки, затрещали мушкеты, ухнула граната… Однако и эта атака была отбита. Двенадцать казаков осталось лежать в крови, корчась в предсмертных судорогах.
Новая волна атаки обезумевших казаков уже окончательно поглотила горстку мужественных венгров. Отважная «чертова дюжина» Бартоша, как бы геройски ни рубилась, была-таки задавлена массой вражеского войска, погибнув за малознакомый для них город Вильно, словно и не литвинская столица стояла за их плечами, а родной Будапешт. Никто так и не смог помочь отважным героям. Армия в беспорядке отступала. Сигналы к отходу еще не протрубили, но самые малодушные уже начали отходить, оголяя фланги, полагая, что сигнал прозвучал. Кмитич рвался помочь венграм, но гетман лично распорядился, чтобы он быстрее уводил из-под обстрела пушек своих людей в город. Увы, остатки венгерской роты, той самой, что однажды спасла гетмана на реке Ослинке, теперь погибли, так и не дождавшись поддержки.
Казаки практически на плечах у отступающих литвин ворвались в городские ворота. Ожесточенная схватка закипела на улицах города, на Кафедральной площади. Первых ворвавшихся в Вильно казаков перестреляли из окон домов и со стены города, но вторая волна захватчиков захлестнула и улицы, и площадь. Враг напирал. Литвины отступали. Жители Вильны, которые все еще рассчитывали на победу своего войска, толпами побежали на Ковенскую заставу. Телеги, лошади, женщины и дети, ратные и гражданские люди — все это бежало, сталкивалось под грохотом неумолкающих пушек и мушкетов, наступающих московитов.
— Уводи людей к Зеленому мосту! — приказал гетман Кмитичу.
— Быстро уходим! — кричал своим кавалеристам Кмитич, понимая, что на узких улицах города его гусарам не развернуться. В таких условиях все козыри были в руках казаков, которые непрерывным потоком, точно горох из мешка, сыпались с диким гиканьем из всех переулков и улиц с пиками и саблями наперевес. Те жители Вильны, что вышли на улицы, чтобы помочь армии, теперь в ужасе разбегались кто куда. Те же, кто остался за стенами своих домов у запертых окон, со страхом прислушивались к шуму разворачивающейся драмы.
