Николай Дмитриев - Обязан выжить
— Не смей бить, подонок…
Краем глаза Иртеньев еще успел заметить, как от буксира, держа в руке недоеденный бутерброд с красной икрой, к ним спешит начальник этапа, но тут оскорбленного на виду у всех караульного словно прорвало, он дико рявкнул и, вскинув винтовку, бросился на Иртеньева. Каким-то шестым чувством почувствовав опасность, Вика, на секунду раньше, сделал стремительный вольт, и промахнувшийся солдат, не удержавшись на ногах, со скрежетом вогнал штык в прибрежную гальку.
Мгновенно подскочивший к ним начальник этапа ухватил солдата за шиворот и заорал:
— Ты что вытворяешь, раздолбай!.. — пустив такой поток матюков, что ошалевший конвоир тут же взял винтовку к ноге и растерянно забормотал:
— Дык… Это жа… Вона…
Начальник покосился на безмолвную толпу, еще раз ругнулся вполголоса и коротко приказал:
— А ну, гуси лапчатые, все за мной!
Словно ничего не случилось, он дожевал свой бутерброд, повернулся и молча зашагал назад к буксиру, то и дело оскальзываясь на мокрых камнях…
* * *Вика открыл глаза и в первый момент никак не мог сообразить, где находится. Он лежал на неструганых досках, укрывшись пальто, под головой у него была котомка, а сверху низко нависал косой скат, составленный из распиленных вдоль лесин, сложенных впритык. Впрочем, постепенно реальность взяла свое, и Иртеньев в деталях вспомнил вчерашний день.
Проявленное благородство на первых порах обошлось ему дорого. Только протомившись несколько часов в наглухо закупоренном темном трюме, Иртеньев до конца осознал, чем для него может кончиться нелепая стычка с конвоиром. И лишь много позже, глядя вслед уплывающей барже, он кое-как вышел из ступора, когда деревенский староста, бородатый мужик в армяке, тронул его за рукав и пробасил:
— Однако айдате, неча вам тут торчать…
Мужик привел его разом со спутницей, той самой незнакомой девчонкой, которую собирался бить конвоир, в заброшенную землянку, и там Вика, не чувствуя ничего, кроме страшной усталости, бросил одеяло на дощатые нары и словно провалился в спасительный сон.
Окончательно осознав все, Иртеньев рывком сел на нарах и огляделся. В землянке тянуло сыростью, но, похоже, сделана она была добротно. У торцевой стены виднелась глинобитная печь, полускрытая небольшой свалкой явно брошенной утвари, стены образовывали поставленные торчмя доски, а вдоль них тянулись деревянные нары, заодно служившие и сиденьями, поскольку середину землянки занимал «дачный» стол, опиравшийся не на ножки, а на сбитые накрест козлы.
Свет в землянку проникал через два небольших окна с мелким решетчатым переплетом, расположенных по обе стороны от входной двери, и там же, сбоку было устроено что-то вроде вешалки. Во всяком случае, приглядевшись, Иртеньев заметил длинную доску с вколоченными в нее колышками и тут же присвистнул. Он только сейчас сообразил, что в окнах нет стекол, а на рамы, как в старые времена, натянут обычный пузырь.
Окинув еще раз взглядом убогое жилище, Иртень ев внезапно заметил, что на нарах у противоположной стены тоже кто-то спит. Стол, стоявший посередине, мешал присмотреться внимательнее, и, пододвинувшись чуть в сторону, Вика опять удивленно присвистнул. Там, завернувшись до подбородка в домашнее стеганое одеяло, сладко спала та самая девуля, из-за которой он, похоже, и очутился в этой землянке.
Наверняка почувствовав взгляд, женщина открыла глаза, смешно захлопав ресницами, поспешно села и, уже не мигая, уставилась на Иртеньева. Сам же Вика, от растерянности, не нашел ничего лучшего, как задать дурацкий вопрос:
— Ты кто?
— Я?.. Полинарья… — тихо ответила девчушка и зачем-то пояснила: — Нас же вчера тута высадили…
— Это-то я знаю… — протянул Иртеньев и замолчал.
Он помнил, как на барже с испугом поговаривали, что их могут вообще заслать в тайгу, и, как ни странно, вчерашний инцидент вроде как пошел даже на пользу. Во всяком случае, начальник этапа, явно стремясь поскорее избавиться от смутьянов, поспешил разместить их на обжитом месте.
Сейчас, поглядывая на курносую девчушку, Иртеньев был в некотором затруднении и, чтобы как-то выйти из него, протянул:
— Поля, значит… — и только потом спросил: — Ну а чего же ты в землянку пошла? Тебя что, разве вчера староста в избу поставить не предлагал?
— Предлагал, — Поля натянула одеяло на оголившееся плечо и, как-то странно посмотрев на Иртень ева, добавила: — Только я сказала, мы вместе…
Такой ответ буквально ошарашил Вику. Мысли заскакали в разные стороны, и вдруг все стало понятно. Конечно же, девчонке просто-напросто страшно оказаться одной, а так у нее есть хоть какая ни на есть, а опора, тем более что вчера именно он, Вика Иртеньев, имел глупость проявить никому не нужное донкихотство…
Но, поскольку они, так или иначе, оказались вдвоем в землянке, Иртеньеву не оставалось ничего иного, как познакомиться поближе с этой так неожиданно свалившейся ему на голову девулей, и он коротко, по-деловому спросил:
— Тебя за что конвоир бил?
— Так они ж меня ссильничать хотели, а я не далась…
Вика и так предполагал нечто подобнее, а потому, ничего не уточняя, как бы между прочим, поинтересовался:
— Ну а на этап за что?
Теперь женщина как-то странно помедлила и, словно после некоторого внутреннего колебания, ответила:
— Дак я ж тамбовская…
Будучи достаточно наслышанным об эксцессах, которые сопровождали антоновщину, Иртеньев на какое-то время задумался, и, пользуясь его минутным молчанием, Поля задала свой вопрос:
— А как величать-то вас?
— Викентий Георгиевич, — машинально отозвался Вика.
— Красиво… Сразу видно, что вы из благородных… — Ее глаза засветились любопытством. — Чай, при чинах были?
— Да уж… — горько усмехнулся Иртеньев и неожиданно жестко заключил: — Иначе я б с тобой в этой дыре не сидел.
Начавшийся было разговор сам по себе заглох, и тут, совершенно неожиданно, входная дверь скрипнула. Иртеньев повернул голову и, увидев на пороге мужика в заношенной рубахе, коротко бросил:
— Тебе чего?
— Чаво, говоришь?.. — мужик хитровато сощурился и заявил: — С вас, однако, за приселение полагается…
— Какое такое приселение? — не понял Иртеньев.
— А вот за это, — мужик обвел взглядом землянку. — Мотри, какая хоромина, и опять же не ты ее строил…
— А кто ее строил? — тихо, наливаясь внезапной злобой, спросил Иртеньев.
— Дык, испидиция была тута, а с вас, значитца, али деньгами, али, ежли есть, из вещей чаво…
Наглость мужичонки заставила Иртеньева взо рваться, и он яростно прошипел:
