Марта Таро - Охота на Менелая
– Ладно, возьму, но только если не заставишь меня квакать, – в тон ей ответила бабушка и, выглянув в окно, обрадовалась: – К крыльцу разворачивают. Приехали!
Топот летящих во весь опор лошадей прервал их шутливую перепалку. Истошный крик кучера, следом удар – и обе дамы скатились на пол. Послышался скрежет, как будто что-то тяжёлое проволокли вдоль левого борта кареты, и окно там наглухо закрылось. Надин с изумлением увидела чёрную лакированную стенку чужого экипажа и краешек открытого окошка. За ним кто-то чертыхнулся, потом в узкой щели появился глаз и часть лица, явно мужского, поскольку был чётко виден золотистый ус. Мужчина, как видно, оценил обстановку и неуверенно спросил:
– Сударыни, вы сможете подняться сами?
Надин ухватилась за сиденье и, подтянувшись, встала, зато её бабушка лежала на полу, неуклюже вывернув левую ногу. Лицо старушки сделалось землисто-серым, а на лбу бисерной дорожкой проступили капли пота.
– Что? Где больно? – испуганно захлопотала Надин.
– Нога, похоже, сломана…
Надин аж подпрыгнула.
– Эй, вы, там! Немедленно откройте дверь, у бабушки повреждена нога! – завопила она, потрясая кулачком перед глазом лихача, так осложнившего им жизнь. – Сию минуту, или я вас в порошок сотру!
– Не орите, вы испугаете почтенную даму, – невежливо заметил незнакомец.
Надин услышала, как хлопнула дверь чужого экипажа, под свободным окном послышались шаги, и высокая фигура заслонила солнечный свет.
– Кареты сцепились осями, быстро их не растащишь, а дверь зажата. Я помогу вам, потом сам залезу внутрь и поднесу к окну вторую даму, а кучера пусть её примут. Давайте руки, – скомандовал незнакомец, и Надин против своей воли подчинилась.
Железные пальцы сомкнулись на её запястьях, потом перехватили плечи, и девушка, как пробка из бутылки, вылетела наружу. Теперь она стояла на мостовой, а незнакомец в морском мундире крепко держал её за талию. Пытаясь осознать случившееся, Надин, словно заворожённая, уставилась на него.
– Ваше сиятельство, вы не пострадали? – прозвучало откуда-то сзади.
Надин обернулась. Дворецкий Чернышёвых, открыв рот, взирал на то, как незнакомый мужчина на глазах всей Москвы обнимает хозяйскую дочь. Надин стряхнула с себя руки незнакомца и кинулась к крыльцу.
– Бабушка лежит в карете, у неё повреждена нога. Скорее позовите кого-нибудь!
Дворецкий метнулся за подмогой, а Надин вернулась к экипажу. Голос незнакомца уже звучал внутри кареты, старая графиня отвечала ему, и, что самое интересное, она явно знала собеседника.
Вернулся дворецкий, с ним – четверо слуг. Офицер выглянул из окна и спросил:
– Готовы? Тогда принимайте её сиятельство.
Он опять исчез внутри кареты, и через мгновенье в окне показались голова и плечи графини Румянцевой. Слуги и дворецкий подхватили старую даму на вытянутые руки и понесли её к дому. Надин уже собралась последовать за ними, когда услышала:
– Вы меня не помните?
Ну, ничего себе, вопрос! Как можно забыть такого мужчину? В лице этого моряка эффектно сочетались медальная правильность черт и яркий контраст светлых волос с тёмными, как вишни, глазами. Если бы Надин хоть раз его увидела, то уж точно не забыла бы. Она растерянно молчала…
– У Кочубеев, в январе. Вы тогда были вместе с матерью и бабушкой. Я приехал к хозяину дома, а ваша компания – к мадам Загряжской. Мы встретились в вестибюле.
Надин это ни о чём не говорило. С тех пор как Чернышёвы после свалившихся на семью бед перебрались в Петербург, они бывали в доме Кочубеев чуть ли не ежедневно. На половине тёщи хозяина дома действовал их маленький «штаб», где обсуждалась любая возможность помочь арестованному по делу о восстании на Сенатской площади единственному сыну Чернышёвых – Владимиру, или Бобу, как звали его дома. С каждым днём надежды таяли и в конце концов иссякли – все усилия бедных женщин пошли прахом. Понятное дело, что тогда Надин думала только о брате, и её меньше всего интересовали встреченные в коридорах офицеры, она даже не запоминала их лиц. Но не объяснять же всё это случайному человеку, тем более такому самоуверенному типу. В его лице не было даже намёка на раскаяние, хотя именно он оказался виновником бабушкиного несчастья.
Офицер закатил глаза и приставил два пальца к виску, как будто собрался стреляться, и тут же весело расхохотался:
– Какая драма – узнать, что оказался недостойным вашего внимания.
«Он ещё и издевается!» – Надин рассердилась.
– Я не запоминаю лица неинтересных мне людей, к тому же вас мне никто не представлял, – высокомерно процедила она, развернулась и направилась домой.
– Меня зовут Дмитрий Ордынцев, – прозвучало за её спиной, – пожалуйста, запомните хотя бы имя, раз вы не в состоянии запомнить моё незначительное лицо.
Надин пожала плечами и, не удостоив наглеца ответом, захлопнула дверь.
«Он ещё иронизирует! Ни стыда, ни совести», – злилась она.
Впрочем, всё это не имело никакого значения по сравнению с бабушкиной ногой. Старую графиню положили на широкий диван в гостиной, бледность её вроде бы начала отступать.
– Сильно болит? – кинулась к старушке Надин.
– Ты знаешь, вроде легче! Я могу шевелить пальцами – наверное, это не перелом, скорее, ушиб.
– Слава богу! Я так испугалась, – просияла Надин и с нежностью поцеловала руку старой графини. – Надо же, в самом конце попасть в такой переплёт!
– Ну, ничего, князь Дмитрий справился с нами обеими, вытащил.
– Так вы его знаете?
– Давно… Я когда-то дружила с его бабкой, да и отца его хорошо помню, тонкий был человек – искусством всё увлекался. Сын не в него – в моряки подался.
Мария Григорьевна смолкла и устало прикрыла глаза. В дверях раздался стук каблучков, Надин обернулась и увидела свою мать, а за её плечом – испуганное личико младшей сестры, Любочки.
– Что с ногой?! – кинулась к тётке Софья Алексеевна и бросила укоризненный взгляд на дочь. – Как такое могло случиться?
– Никто не виноват, Сонюшка, – поспешила объяснить старая графиня, – наша карета поворачивала к крыльцу, когда на неё налетел экипаж князя Ордынцева. Это я с испугу решила, что нога сломана, а теперь думаю, что просто ушиблена.
– За доктором уже послали, скоро всё узнаем, – пообещала ей племянница и села на краешек дивана, – а пока придётся вам здесь полежать.
Софья Алексеевна выжидающе посмотрела на тётку и перевела взгляд на дочь. Ещё мгновение – и она спросит о причине их внезапного появления в Москве. Мать пока не знала главного. Надин вздохнула и, взяв тяжкое бремя объяснения на себя, сообщила:
– Бобу вынесли приговор. Ему присудили три года каторги.
Глаза матери наполнились слезами. Пугающе-большие на истаявшем лице, они мгновенно переполнились влагой, и капли заскользили по щекам. На это было невозможно смотреть. Мать не всхлипывала, не рыдала, она молчала, но слёзы текли непрерывным потоком.
– Мамочка, не нужно!.. Боб – молодой и сильный, он всё перенесёт и вновь будет с нами, – кинулась к ней Надин.
– Да, конечно! Боб справится со всеми невзгодами, – вторила ей младшая сестра, – мы сможем вместе поехать к нему.
Слова Любочки как будто отрезвили графиню, она вытерла слёзы.
– Этого я не допущу. Я позволила сыну исковеркать судьбу, но костьми лягу, чтобы хоть вы не наломали дров из-за каких-то романтических иллюзий. Вы останетесь здесь – среди людей нашего круга. Слава богу, Вера уже нашла своё счастье: князь Платон – прекрасный человек и любит вашу сестру. Теперь дело за Надин, а потом и ты подрастёшь. Вы должны быть здоровы и счастливы, а к Бобу я поеду одна.
Софья Алексеевна строго поглядела на дочерей, но никто и не собирался с ней спорить, а уж Надин – тем более. О чём рассуждать, если насчёт замужества мать права? Ещё полгода назад, когда получил огласку тот неприятный факт, что сёстры Чернышёвы остались бесприданницами, Надин пообещала родным сделать блестящую партию, только вот найти идеального жениха пока не смогла. У всех претендентов чего-то да не хватало: знатные были не слишком состоятельны, а богатеи не могли похвастаться древностью рода. Нет, всё – или ничего! Так что свой поиск она продолжала.
Приехал доктор. К счастью, оказалось, что нога у старой графини всего лишь ушиблена, даже никаких повязок не потребовалось. Врач позволил Марии Григорьевне самой подняться и дойти до спальни.
– Полежите денёк, и всё забудется, – пообещал он.
У Надин отлегло от сердца. Ей стало совестно, что не уберегла бабушку, но что она могла сделать, когда этот варвар носился по Москве, не разбирая дороги? Теперь, когда всё обошлось, Надин с облегчением возложила вину за это происшествие на нахала Ордынцева и с чистой совестью занялась собой. Ванна, прохладные простыни в собственной спальне – мечта путешественника! Сон не заставил себя ждать, и, уплывая в дрёму, Надин вспомнила черные вишни глаз, светлые усы и бачки, а потом и свою отповедь.
