Генри Райдер Хаггард - Собрание сочинений в 10 томах. Том 4
— Отдай его нам! Отдай нам! — раздавалось со всех сторон. Мартин громко захохотал.
— Так возьмите же его, возьмите и судите, как знаете.
Одним взмахом бросил он завертевшееся в его руках тело в самый центр толпы на улице.
Толпа сомкнулась, как вода смыкается над лодкой, идущей ко дну в водовороте. С минуту раздавались крики, свист, возгласы, затем все стали расходиться, обмениваясь короткими, отрывистыми фразами. А на каменной мостовой лежало что-то ужасное, бесформенное, что-то некогда бывшее человеком.
Так граждане Лейдена судили и казнили благородного испанца, графа Хуана де Монтальво.
XXX. Две сцены. Сцена первая
Прошло несколько месяцев, и при Алкмаре, небольшом городке на севере страны, проявившем себя героически, счастье испанцев отвернулось от них[105]. Полные стыда и ярости войска Филиппа и Вальдеса направились к Лейдену, и с ноября 1573 года до конца марта 1574 года город находился в осаде. Затем войска были отозваны для борьбы с Людвигом Нассауским[106], и осада была снята до тех пор, пока храбрый Людвиг и брат его Генрих с четырьмя тысячами солдат не были разбиты Альбой в роковой битве на Моокской долине. Теперь победоносные испанцы снова угрожали Лейдену.
По большой, совершенно пустой комнате ратуши этого города в начале мая ходил взад и вперед, бормоча что-то про себя, человек средних лет. Он был невысок и худощав, с карими глазами, русой бородой и седеющими волосами над высоким лбом, изборожденным морщинами от напряженных размышлений. Это был Вильгельм Оранский по прозвищу Молчаливый, один из величайших и благороднейших людей, когда-либо живших на свете, человек, призванный Богом для освобождения Голландии и навеки сокрушивший иго религиозного фанатизма, тяготевшее над тевтонской расой.
В это майское утро он был глубоко озабочен. В прошлом месяце двое его братьев пали от меча испанцев, и теперь эти испанцы, с которыми он боролся в продолжение многих тяжелых лет, шли на Лейден.
— Деньги! — бормотал Вильгельм про себя. — Дайте мне денег, и я спасу город. На деньги можно выстроить корабли, можно выставить больше людей, купить пороху. Деньги, деньги, деньги… а у меня нет ни дуката! Все ушло, до последнего гроша, даже драгоценности матери и посуда с моего стола. Ничего не осталось, и кредита нет.
В эту минуту вошел один из секретарей.
— Вы везде побывали, граф? — спросил принц.
— Везде, ваше высочество.
— И результат?
— Бургомистр ван де Верф обещает сделать все от него зависящее, и на него можно положиться. Но денег мало, они все ушли из страны, и вновь их негде достать.
— Знаю, — со вздохом проговорил Оранский, — не испечешь хлеба из крошек, валяющихся под столом. Расклеены ли призывы, предлагающие всем добрым гражданам жертвовать и давать взаймы все, что они могут в этот час нужды?
— Расклеены, ваше высочество.
— Благодарю вас, граф. Можете идти, больше нечего делать. Сегодня ночью поедем верхом в Дельфт.
— Ваше высочество, — заговорил секретарь, — во двор пришли два человека, желающие видеть вас.
— Это известные люди?
— Да, ваше высочество, всем известные. Один — Фой ван Гоорль, выдержавший осаду Харлема и бежавший потом оттуда. Он сын почтенного бюргера Дирка ван Гоорля, которого уморили в тюрьме. Другой — великан-фриз, прозванный Красным Мартином, слуга ван Гоорля, о подвигах которого ваше высочество уже, вероятно, слышали. Они вдвоем защищались в литейной башне против сорока или пятидесяти испанцев и положили их изрядное количество.
Принц кивнул головой.
— Знаю. Красный Мартин — Голиаф и молодец. Что им нужно?
— Точно не знаю, — сказал секретарь с улыбкой, — но они привезли с собой рыбную тележку. Фриз вез ее, впрягшись в дышло, как лошадь, а хеер ван Гоорль подталкивал сзади. Они говорят, что в тележке боевые запасы для службы отечеству.
— Почему они не отвезли их бургомистру или кому-нибудь из властей?
— Не знаю, ваше высочество. Они объявили, что передадут то, что привезли, только вашему высочеству.
— Уверены вы в этих людях, граф? Вы знаете, — прибавил он, улыбаясь, — мне приходится быть осторожным.
— Вполне уверен. Их многие здесь знают.
— В таком случае пришлите их. Может быть, они могут что-нибудь сообщить.
— Ваше высочество, они желают ввезти и тележку.
— Пусть ввезут, если она пройдет в дверь, — отвечал принц со вздохом, так как его мысли были далеки от почтенных граждан с их тележкой.
Большие двойные двери растворились, и появился Красный Мартин, не такой, каким он был после осады Харлема, но каким был всегда, аккуратно одетый и с бородой еще длиннее и рыжее, чем прежде. В эту минуту он был занят странным делом. Через его грудь проходила широкая лошадиная подпруга, прикрепленная к оглоблям, с ее помощью он вез тележку, покрытую старым парусом. Груз, должно быть, был тяжел, так как, несмотря на всю силу Мартина и помощь Фоя, тоже не слабого, толкавшего тележку сзади, они с трудом перекатили ее колеса через маленький порог при входе в комнату.
Фой затворил двери, затем тележку вывезли на середину комнаты. Здесь Фой остановился и поклонился. Картина была до того странная и необъяснимая, что принц, забыв на минуту свои заботы, рассмеялся:
— Вам смешно, ваше высочество? — спросил Фой немного запальчиво, вспыхнув до корней своих белокурых волос. — Но когда вы выслушаете нашу историю, я уверен, вы перестанете смеяться.
— Менеер Фой ван Гоорль, — сказал принц серьезно и вежливо, — будьте уверены, что я смеялся не над такими храбрыми людьми, как вы и ваш слуга Мартин-фриз, не над людьми, которые могли выдержать натиск испанцев в литейной башне, которые вырвались из Харлема и сумели захватить одного из дьяволов армии дона Фредерика. Мне показался смешным ваш экипаж, а не вы. — Он слегка поклонился сначала одному, потом другому.
— Может быть, его высочество считает, что человек, исполняющий работу осла, и сам должен быть ослом! — проговорил Мартин, и принц снова засмеялся шутке.
— Ваше высочество, я на минуту прошу вашего внимания, и не по пустякам, — заговорил Фой. — Ваше высочество, может быть, слышали о неком Хендрике Бранте, умершем в тюрьме инквизиции?
— Вы говорите о золотых дел мастере и банкире, которого считали богатейшим человеком во всех Нидерландах?
— Да, ваше высочество, о том, чье богатство исчезло.
— Да, помню, исчезло… Говорили, впрочем, что кто-то из наших соотечественников бежал с этим богатством… — Он снова вопросительно взглянул на парус, покрывавший тележку.
