"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

Рагнора остановилась перед избой и подтолкнула Остромиру к двери. В ранних зимних сумерках она заметила, что ее поджидают возле угла, как уже не раз бывало. Когда девушки вошли в избу, Унезор приблизился к ней.

– Что – решили они, когда ехать? – встревоженно спросил он. – Они же для этого к вам нынче заходили – об отъезде сговориться?

– А хотя бы и так, – равнодушно сказала Рагнора, хотя отлично знала, что вовсе не так.

– Я уж надеялся, этот шишок киевский один уехал.

– Куда же он без меня уедет? – горделиво ответила Рагнора. – Он и приехал-то за мной!

– Чтоб ему по пути в полынью провалиться! Рагнора, – зашептал Унезор, придвинувшись к ней. – Ты сама-то как – смирилась, что тебя в Киев повезут? Если ты передумала – только слово скажи. Я тебя увезу…

– Я не рабыня, чтобы меня возили! – возмутилась Рагнора. – Я поеду в Киев, потому что сама так захотела, запомни это.

– Ты захотела? Просто этот молодчик уговорил твоего отца, вот и все. Что он может, кроме как с девками на посиделках зубы мыть?

– Ой, не скажи! – Рагнора засмеялась. – Они с братом задумали идти войной на самого Кощея!

– Куда? – Унезор вытаращил глаза.

– На Кощея. Он теперь живет между Окой и Жиздрой, на старой Кощеевой горе. Торлейв с братом собираются этой зимой его истребить, и только после этого я поеду с ним в Киев. Это будет хорошее испытание его удачи. Ведь знаешь, когда человек хочет бороться с самим Кощеем – он может и не вернуться! Ну а уж если они возвратятся с успехом – я буду знать, что такие люди достойны взять меня в семью.

– А если он не вернется? – запальчиво воскликнул Унезор. – А если сгинет там в лесах, у Кощея в зубах?

– Значит, мне будет не судьба выйти замуж в этот раз, – с мнимым сожалением ответила Рагнора. – К счастью, в ларях у меня довольно полотна, чтобы утирать слезы!

Она засмеялась и ушла в беседу, оставив Унезора одного под густеющим снегопадом.

На другой же день, утром, когда Торлейв и Бер доели кашу и принялись вполголоса обсуждать, куда бы прогуляться, перед ними вдруг возник Солонец.

– Будьте живы!

Подняв глаза, Торлейв увидел за спиной своего приятеля еще троих парней, знакомых ему по «веселым» посиделкам.

– Слух идет, ты дружину набираешь! Бают, что на Кощея идти, и всякому охотнику – шеляг. Нас возьми. Мы с Шармой, да Поскребух, да Свенбер – мы не подведем!

Торлейв переглянулся с Бером: Равдан обещал сегодня к вечеру созвать старейшин и за княжеским столом объявить о походе, но в Свинческе и без того все знали. Видно, Рагнора проболталась девкам на посиделках, а там и пошло, как по ветру.

– Если воевода позволит, охотно вас возьму. – Торлейв улыбнулся. – Мы, Берси, с этими парнями вместе уже в Карачун с вилькаями из леса бились.

– А если и не позволит, – задорно прошептал Солонец, наклонившись, – мы ему не челядь, сами решаем, куда нам идти. Так что, правду бают – на Кощея идем?

– А Змей-Горыныч будет? – спросил Шарма, парень из голяди.

Рассевшись на помосте, они принялись обсуждать поход. Увлекшись, не сразу заметили, что поблизости стоит Остромира.

– Ох! – Первым ее обнаружил Бер. – Привет тебе, прекрасная дева! Желаешь присесть и послушать о наших будущих подвигах?

– О будущих подвигах слушать – что ветра ловить в поле! – опережая не такую ловкую подругу, ответила Рагнора, тоже вдруг оказавшаяся рядом. – Люди достойные сперва сделают, а потом уж хвалятся.

– Люди достойные сперва все обдумают, чтобы не наворотить чего такого, что не украсит их будущую сагу! – рассудительно ответил Бер.

– Торлав, а не ты ли у нас Унезора сманил? – спросила Остромира.

– Кого? – Тот удивленно привстал.

– Унезора, отрока батюшкиного. Сбежал, а с ним Средень и Горюн. Говорят, до зари собрались, лыжи взяли да и пустились куда-то. Батюшке не сказали ничего, не простились…

– Могу поклясться, я к этому непричастен. Сманивать людей у князя было бы нам не к лицу. Должно быть, сердце его не выдержало разлуки с прекрасной девой, – Торлейв покосился на Рагнору, – и он решил убраться подальше, поискать себе счастья в иных краях. Но я уж не буду по нему скучать. А ты?

Рагнора закатила глаза, открыла рот, выискивая ответ, способный уязвить Торлейва, но и Унезору не воздать слишком много чести. Взглянула на вход в гридницу и замерла. Торлейв проследил за ее взглядом и увидел у порога Равдана: воевода только что вошел со двора, плечи его кожуха и даже русая борода были усыпаны снегом.

Из уважения к старшему Торлейв и Бер неспешно встали и поклонились. Равдан подошел к ним, на ходу потряхивая в руке свою бобровую шапку и орошая пол снежными каплями.

– Будь жив, воевода!

– И вы будьте живы. Ну что, не передумали? – Равдан смерил взглядом сперва Торлейва, потом Бера. – Может, остыли и рассудили, что не по вам ходить тропами зимних волков?

– Думаю, при нужде и мы отрастим себе хвосты не хуже прочих, – вежливо ответил Бер.

Торлейв улыбнулся. Затея их выглядела безумной, но он твердо знал: с противоположных концов света боги привели их с Бером сюда в одно и то же время вовсе не случайно. Они встретились, и это тоже знак судьбы – самый верный из всех.

Часть третья

Глава 1

Дединке было семь лет, когда бабка Перучада впервые взяла ее с собой в Кривой Лог. За несколько дней до того случилось несчастье: последняя сестра Дединки, двухлетняя, упала с мостков в реку и утонула. Дединка очень по ней горевала: теперь она осталась совсем одна из родительской семьи. Чтобы ее утешить, бабка и взяла ее с собой: велела испечь пару блинов и держать из теплыми в махо́точке. Идти надо было в полночь. Дединка на закате заснула, но бабка разбудила ее и вывела из городка. Далекий пращур, Былемир Старый, обосновался со своим родом на древнем городище, где покатый земляной вал отделял конец мыса над Окой. Что за люди возвели этот вал и жили на мысу, какого рода-племени, куда делись, давно ли – этого никто не знал, даже старики. Былемиричи жили здесь уже много поколений, и на закат от города протянулся обширный «окоп» [823] с множеством невысоких холмиков. По пути к Кривому Логу нужно было его миновать, но Дединка нисколько не боялась. Бабка Перучада ходила сюда часто и была в приятельских отношениях с мертвой частью Былемирова рода; держа ее за руку, Дединка при свете луны и еще не до конца потемневшего неба озиралась с любопытством, но без страха. На окопе ничего особенного она не заметила, висела мирная тишина, только сверчки трещали да лягушки бурчали в заводи.

За окопом начинался ложок, забиравший от берега вверх. Подошли к ручью, текущему к Оке. В этом месте Дединка никогда еще не была, и в сердце начал просачиваться робость: впереди лежало то место, где белый свет соединяется с Темным Светом, а там надо уметь себя вести.

Бабка остановилась и наклонилась к ней.

– Сейчас войдем, – вполголоса сказала она. – Ты смотри – молчи. Ничего не говори, не кричи. Если что понадобится – за рукав меня подергай. Если забудешь, или испугаешься, закричишь – все пропадет, и Молёнку не увидишь. Поняла?

Речь ее была осторожной, но уверенной, и Дединка приободрилась.

– Поняла, – прошептала она.

Они еще раз повернули. Здесь ложок расширялся, края его поросли кустами, впереди лежало несколько больших светлых камней, а за ними – сплошная округлая груда из камня, величиной с большую бычью шкуру. Никто не знал, кто и зачем ее насыпал, но это было то самое место, где кудесы выходили навстречу живым.

Бабка вынула из лукошка живую курицу, положила ее на ближайший светлый камень и ловко отсекла ей голову. Потом бросила трепещущую тушку на каменную груду, чтобы горячая кровь оросила камни. Зашептала что-то и двинулась вокруг груды противусолонь, потянула за собой Дединку. Та пошла молча; заговор-призывание ей было знать еще рано, этому бабка обещала ее выучить, когда пойдут «краски» и она станет «невестой», как в этих краях называли любую взрослую девушку. Но истинную силу она обретет, когда выйдет замуж, родит дитя и станет настоящей бабой. Только бабе, отворявшей двери в Навь, доступна полная власть над жизнью и смертью. Так было с ее матерью, Зоричадой: после рождения Дединки та полностью овладела бабкиными умениями и надеялась, что Дединка получит их тоже. «Расти большая! – часто приговаривала она, поднимая дочку над собой на вытянутых руках. – Скорее расти вот такой!» Это было самое ранее воспоминание Дединки – тогда ей не было еще и года и она не ходила своими ногами.