"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

– За эту смерть давно заплачено. – Равдан все же пришел ей на помощь.

– Истинно так, – подтвердила Ведома. – Мы примирились с Ингваром сразу после смерти отца, еще пока он оставался здесь. Он передал власть Лютояру, то есть Станибору. И согласился, что воеводой будет твой отец, а я – его водимой женой. Ингвар признал наш брак и положение, и это была его вира. Его плата за примирение. Они бились на поединке, за такую смерть не мстят. А ведь он мог тогда перебить нас всех и посадить здесь своих людей. Родни у него хватит…

– Тородд сейчас не в Смолянске сидел бы, а здесь, и был бы князем смолян, – добавил Равдан.

– Но Ингвар пришел сюда со щитом! Сидел бы он в Киеве – и виры бы не понадобилось!

– Сидел бы он в Киеве – здесь бы не было нас, – прямо сказал Равдан. – До сих пор правил бы Сверкер. Но не думай, что тебе это принесло бы счастье. Тебя, статочно, и в живых бы не было. Сверкер Ведому моей женой не признавал, норовил ее за другого кого выдать. Сперва за одного – за Зоряна ловацкого, а как его прикончили, еще женихов нашел целый пучок. Меня бы здесь не было, в воеводах, да и вовсе в Свинческе.

– Отец не разрешил бы нам жить вместе, – кивнула Ведома. – Он не признал бы такого зятя, никогда. А ты… Я часто думала, что было бы с тобой, останься мой отец в живых. – Впервые в жизни Ведома заговорила вслух об этих мыслях, но ей было ясно: для дочери пришло время разобраться в нитях своей судьбы по-настоящему, чтобы не запороть весь узор будущего. – Отец, когда заманил меня обратно домой, всем рассказывал, будто мы с Прияной три года провели в Подземье у Кощея.

Рагнора кивнула: эту часть родового предания она знала хорошо.

– И вот к началу лета выяснилось бы, что я дитя ношу! По сроку было видно, что я понесла с Карачуна: ты родилась после Дожинок, на равноденствие. Будь я не замужем – всему племени смолянскому было бы ясно как день, что ты дитя самого Кощея! Думаешь, тебя оставили бы в живых? Да ни за что! Детей Темного Света возвращают на Темный Свет. Мне ни за что не позволили бы оставить тебя при себе. Тебя сразу после рождения утопили бы или отнесли бы в лес в такую глушь, где никто не подберет. Тебя там съели бы звери в тот же день. Что было бы со мной, покажи я всем, что отмечена Кощеем, – и думать не хочу. Может, нас отвели бы в лес обеих и еще привязали к дереву для верности. Вот и все, что было бы, останься мой отец в живых. Ингвар спас жизнь нам с тобой. Я уж не говорю о том, что он сделал Станибора князем, а твоего отца – воеводой, дал нам с тобой честь и положение. Да, смоляне недовольны, что приходится платить дань. Этому никто никогда не радуется. Опять иные поговаривают, что, мол, надо бы собраться и киянам дорогу показать. Это удальцы из тех, кто не бился с Ингваром и не видел, как за этот мир мой отец и его дружина заплатили жизнью. Но ты и я, вся наша семья – мы не должны иметь мстительных и злобных помыслов к Ингвару и его детям. Боги не любят неблагодарных…

– А пуще того они не любят глупцов, – добавил Равдан. – Глупо отталкивать от рта ложку с кашей.

– Какая здесь каша? – Рагнора помнила, что говорят они о ее свадьбе с Торлейвом. – Какой вам прок в этом парне?

– Ты же слышала: он самый близкий родич Святослава. Мало тебе этого? Святослав на рать собрался – а ну как убьют? Кто тогда будет князем в Киеве?

– Но… у него вроде сыновья есть, – пробормотала Рагнора, которой раньше не приходило в голову взглянуть на дело с этой стороны.

– Тем сыновьям еще порточков не пошили. Случись что – если старшего и признают князем, его дадут на руки кормильцу. И кто это будет? Или Асмунд, или этот парень, Торлейв. Асмунд стар, Торлейв в расцвете сил. Найдет себе друзей надежных – одолеет. А друзей он находить умеет, парень ловкий. Мягко стелет, да жестко спать. Ты не хочешь быть женой того, кто будет или князем в Киеве, или еще лет десять вместо князя?

– Но там… Прияна в княгинях… – Для Рагноры было новостью увидеть себя соперницей тетки.

– У тебя будет случай сесть на ее место. Если будешь поумнее, чем сейчас. Возьми он такую жену, как ты… Святослав знатнее – пока жив. Но если соперничать придется с мертвым… можно и выиграть.

Равдан замолчал. Рагнора тоже молчала, ошарашенная.

– Нужна осторожность, – нарушил молчание Равдан. – Он ведь еще не посватался. Мы сейчас охотимся друг на друга, никто не хочет дать себя переиграть. Станибор предложил ему выбрать невесту, но он пока ничего не просил. Нам нужно накинуть на него узду, и для молодого парня лучшей уздой станет девка. Я с первого дня хотел, чтобы ты его подманила. Хочу, чтобы его заполучила ты, а не Остря. Оттолкнешь его – княгиней в Киеве станет она.

Рагнора переменилась в лице: уступить такой кусок лучшей подруге и почти сестре она не желала. Равдан, видя это, отметил по себя: все-таки моя дочь. Кровь сказывается.

– Может, еще не поздно, – продолжал отец. – Не теряйся. Идут посиделки – случай не упускай, и все сладится.

Рагнора молчала. Ей хватало ума признать правоту отца – она поняла, почему он использует ее как приманку для киевского гостя. Но это же понимание несло ей унижение: кто же хочет быть приманкой, дохлой мышью в ловушке для куниц? К тому же сам Торлейв не нравился ей, а в четырнадцать лет только самая бессердечная – или глупая – девушка безропотно примет мужа, нежеланного сердцу.

Ведома видела, что дочь смотрит на Торлейва с неприязнью, и уже не раз пыталась добиться, в чем же дело. Сама она, как женщина, не видела в нем ничего неприятного. Парень красивый, веселый, разговорчивый, родовитый, богатый! Чувствуется в нем сильная воля при добром сердце, а это не так часто встречается в одном и том же человеке. Куда чаще добрыми себя считают те, кому не хватает смелости желать зла и силы его творить. Ведома не очень верила в надежды мужа на то, что Святослав исчезнет с киевского стола, но если так случится, то и княжьего стола Торлейв не опозорит. Равдан видит такую возможность, и повернись дело в эту сторону, он со злости съест Рагнору, если она упустит этого парня и с ним случай забрать в руки Киев.

Ведома была женщиной умной, но не понимала, что достоинства Торлейва в глазах Рагноры обратились против него. Сердце Рагноры трепетало от его красоты, от уверенной повадки, от звучания голоса, выдававшего ум, – трепетало, хоть ей почти удавалось это скрыть, а тем каплям чувства, что просачивались наружу, придать вид неприязни. Впервые в жизни у Рагноры открылся женский взгляд на мужчину, сердце ее раскрыло глаза, вылупившись из детства. Она ощутила власть любви – не целиком, а лишь так, как ощущаешь мощь близкой грозы по далекому блеску молнии в тучах, по свежему и тревожному запаху ветра с небес. Любовь грозит утратой воли, подчинением, а этого упрямая и честолюбивая девушка не желала позволить. Слишком она привыкла быть подвластной только отцу, да и то по обязанности, и повелевать другими, всей свинческой молодежью, от Остромиры до Унезора. Даже сейчас она колебалась, стоит ли надежда на киевский стол – довольно призрачная, – опасности утратить волю.

– Подумай пока, – позволил отец. – Авось поймешь. А нет… – он усмехнулся, – у нас еще Гостишка есть. Он парень молодой, обождет пару лет.

Гостислава, младшая сестра, еще не носила поневу и не ходила на посиделки: ей было только одиннадцать лет. Сейчас она спала на полатях, среди младших братьев, и не слышала этого судьбоносного разговора. Но Рагнора не сомневалась: та запрыгает от радости, если отец объявит ее невестой взрослого мужчины и позволит обскакать и всех ровесниц, и старшую сестру, и саму княжну. Подумав об этом, Рагнора переменилась в лице от досады.

– Но если он попросит тебя, он тебя получит, – закончил Равдан, и было ясно: его решение принято, и его предложение «подумать» означает лишь возможность осознать выгоды этого дела. – Ты же не так глупа, чтобы заглядываться на разных голодранцев, детей рабынь, у кого нет ничего, кроме наглости?

Рагнора опустила глаза. В Унезора она ничуть не была влюблена и пользовалась его надеждами лишь для того, чтобы повелевать, вовсе не намереваясь эти надежды исполнить.