"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

Пришло время ужина, в гриднице разожгли яркий огонь в длинном очаге, загорелись масляные светильники на столах. Челядинки под присмотром Прибыславы стали подавать еду: князю и его ближикам – жареную свинину и похлебку из полбы, репы и сушеных грибов, на нижний конец стола – просяную кашу с салом, хлеб, кислую капусту. Торлейв сидел на почетном краю стола, и, прислушиваясь к разговору, краем глаза наблюдал за челядинками. Встать посреди трапезы было бы неучтиво, и он с нетерпением дожидался ее окончания, беспокоясь, как бы не упустить удобный случай – если он выпадет.

Наконец женщины начали прибирать со столов. Уже вот-вот появится Остромира – Торлейв помнил, что обещал пойти с ней на посиделки. Дединка прошла вдоль столов, собирая на деревянный поднос кости от свинины. Торлейв встал и вышел, не оглянувшись на нее, но снаружи направился не к отхожему месту, а к поварне. Встал за углом в тени и стал ждать. Только бы она пошла одна. Если с кем-то из других служанок – показаться будет нельзя.

Вот она. Сердце оборвалось и подпрыгнуло – даже в густых сумерках Торлейв легко узнал эту тонкую и высокую фигуру с деревянным подносом в руках. Тихо свистнул – привлечь внимание. А то если сразу показаться – испугается, поднос уронит. Он ее уже однажды напугал так…

Услышав тихий свист за углом, Дединка остановилась. Торлейв отделился от стены и поманил ее – ступай сюда. Она быстро огляделась и подбежала.

– Чего тебе надо? – с беспокойством спросила она.

– Поговорить. О деле об одном спросить.

Дединка обошла его, завернула за угол поварни и прошла вдоль длинной стены почти до дальнего угла. Поднос с костями она все еще держала в руках, и Торлейв, нагнав ее, забрал у нее этот поднос и поставил на землю, а сам взял ее руки в свои. Но Дединка отняла руки.

– Говори скорей. Мене долго прохлаждаться некогда, Хлина заметит, что меня нету.

– Это кто?

– Ключница здешняя, русинка, она следит, чтобы мы работали, а не зубы мыли [811]. Хочет княгине свою зоркость показать, всякую мелочь замечает.

– С какой стати из тебя служанку сделали? – Торлейв все же поймал ее озябшие руки и сжал в своих; тепло его крупных рук было так приятно, что Дединка не стала противиться и замерла. – Ты им не рабыня. Я слышал, ты из старших родов оковских, вуйка твоя в большой славе. Разве не так?

– Так, – с тревогой подтвердила Дединка. – Кто тебе сказал?

– Остромира. И еще сказала, что оковские лесные отроки на смолянский обоз напали, оттого и таль Станибору потребовалась. Больше она сказать не захотела, а может, сама не знает. Но ты – знаешь. Расскажи мне, в чем было дело. Куда тот обоз шел? Что вез?

Дединка помолчала, потом тихо засмеялась, но как-то невесело.

– Тебе это зачем?

– Надобно.

– Знаю я, зачем тебе надобно. Хочешь Орчу сватать, а она от тебя нос воротит. Ищешь, чем Станибора с Равданом прижать. У них и спрашивай. А мне в чужие дела лезть не годится, я и так по жердочке тонкой хожу.

– Не собираюсь я Рагнору сватать! – Торлейв придвинулся к ней вплотную, и ей было некуда пятиться – позади стена. – С чего ты взяла?

– Ишь, тайна выискалась! – не без досады зашептала Дединка, и Торлейва порадовала эта досада. – Усе купцы, что из Киевов с тобой приехали, про то ведают. Говорят, усе Киева знают: был у вашего Святослава раздор с матерью, из-за брата его убитого, и на том помирились, что ты на Орче женишься.

– Тьфу! Переврали все, как бабы на торгу.

Между тем Торлейв отметил: и правда, не он один здесь знает о событиях в Киеве и слухи не могут не пойти.

– Не стану я к Рагноре свататься, чтоб мне белого дня не увидеть, – зашептал он в самое ухо Дединки, касаясь носом ее волос под шерстяным платком, наброшенным на голову. Ощутив, что она дрожит от холода, выпустил ее руки и обнял ее. – Но ты, если речь зайдет, не возражай – пусть думают, что так. Мне надо знать, что там было за дело, с тем обозом. Унезор обмолвился, что бывал в Саркеле. Врет или правда туда через Упу и Оку Станибор обозы посылает? Чем торгует? С кем? С вятичами? Или с хазарами? Клянусь, никто не узнает, что ты со мной говорила. Тебе-то что их покрывать?

Дединка сглотнула; Торлейв всем телом ощущал, что она дрожит и часто дышит, не то от холода, не то от волнения. То льнет к нему будто поневоле, то снова хочет отстраниться.

– Говори! – ласково шепнул он. – У меня здесь друзей, кроме тебя, не так уж много. Кому еще я могу верить?

– А мне, стало быть, веришь? – Ее шепчущий голос дрожал.

– Ты мне подсказала на посиделки проситься. Сам бы не додумался.

– Орча с утра велела: киянина не звать. А я и подумала: не будет по-твоему. – Дединка хохотнула. – Вот и подсказала…

– Так и теперь подскажи.

– В том обозе была челядь, – зашептала Дединка, очень тихо, прижавшись щекой к его щеке. Торлейва пробирало острое влечение, несмотря на холод и необходимость думать о деле; мельком он отметил, если кто-то их все-таки здесь увидит, на то и подумает. – Равдан-воевода всякую зиму в Белую Вежу гонит обоз с челядью и хазарам сбывает.

– Но у них нет докончания… – шепнул Торлейв.

– С каганом нету, а с торговцами челядью есть. Они до Белой Вежи не доходят, на Дону где-то встречаются, у люторичей. Люторичи кагану дань платят, туда их купцам путь открыт. А возит он самый дорогой товар – девок молодых и отроков здоровых. Много серебра, бают, выручает за них.

– Товар где берет?

– Где сумеет, там и берет. У радимичей, я слышала. Он сам хоть и нарочитый муж, а с вилькаями до сих пор дружен. С ними в набеги ходит сам. К нам, на Оку, дальше на восток, куда придется. Захватят девок голов двадцать, везут продавать. С серебром возвращаются, меж вилькаев делят. Они из лесу богатые приходят и на Равдана молятся, как на солнце красное.

– А что же князь? Знает?

– Еще бы. Сам с каждой головы шеляг-другой имеет. А наши бойники вздурясь решили тот полон отбить, себе невест раздобыть без вена. Да не поглянулось богам это дело, сами в полон попали и чуть к хазарам в челядь не уехали. Мой вуй приезжал выкупать их, да Станибор потребовал таль. Они ведают: еще раз тронут его обоз, я и Хотимка тоже в Белую Вежу уедем.

– Ну уж нет. – Торлейв прижал ее к себе плотнее, чувствуя, что это была бы его собственная потеря. – И что же – навек у вас уговор?

– На три зимы поколь.

– Эта третья?

– Да…

Неподалеку послышался говор: две-три женщины шли от гридницы в поварню. Торлейв и Дединка застыли, как неподвижные тени, почти не дыша, хотя здесь их никак не могли увидеть.

– Это Хлина! Пора мне… хватятся, искать будут…

Торлейв застыл в нерешительности: тянуло ее поцеловать, но стыдно было пользоваться тем, что ей некуда деваться.

– Да и тебе, – добавила она. – Орча не глянулась, теперь Острю на тебя напустили. Но эта хоть девка добрая.

«Мне не нужна ни та, ни другая», – хотел сказать Торлейв, но сдержался. Тогда пришлось бы сказать, а что ему нужно, но этого он и сам не понимал. Его влечение к Дединке было похоже на сильный ветер – мощный, порывистый, но неведомо куда стремящийся. Такого узла, где нити их могли бы соединиться, впереди не просматривалось. Куда летит ветер, в чем его цель?

Пока он думал, Дединка наклонила голову, пряча лицо, и отодвинулась, освобождаясь из его объятий.

– Ты уж выбери какую-нибудь из них, – сказала она на прощание. – А со мной гулять не думай – доброго дела не выйдет. Да и уот! [812]

Она скользнула прочь и пошла вдоль задней стены поварни.

– Стой! – окликнул Торлейв. – Кости свои забыла.

Фыркая от сдержанного смеха, Дединка вернулась, нашла в темноте на земле поднос с костями и поспешила прочь. Торлейв остался стоять, даже когда она исчезла и шаги ее стихли. Высокий рост, худоба, быстрота движений, удивительный говор, сумерки предзимья – все это придавало ей нечто колдовское, сходство с теми жрицами Мары, что собирают обгорелые кости с погребального костра. С малой богиней по имени Долговязая Пятница – пугалом нерадивых девок. Тетка ее – вещунья в большой славе, как сказала Остромира, статочно, и племянница в ту же версту…