Дороти Даннет - Путь Никколо
Как бы старательно ни греб подмастерье, он был в лодке один, а та оказалась слишком широка, чтобы перебегать с борта на борт. Барка неловко подплыла к мосту, как раз в тот самый миг, когда шотландский лорд выбрался на парапет, взмахнул руками и прыгнул.
Должно быть, вонь он почувствовал еще в полете. Прежде чем рухнуть на дно барки, он уже понял, что ждет его внизу. Но сперва он врезался в мальчишку, который уронил в воду весло; затем милорд Саймон приземлился, не удержал равновесия и рухнул в какую-то кучу, которая отозвалась протестующим хрустом, хлюпаньем и странным повизгиванием, а также волной отвратительного зловония. Запах исходил из вздувшихся животов и мочевых пузырей издохших кошек и собак города Брюгге, а также свиней из монастыря святого Антония, которых каждую ночь вытаскивала из воды эта мусорная барка.
Именно там теперь и возлежал шотландский лорд. Единственное весло улетело за борт. Туда же отправился, совершив не слишком изящный прыжок, юный Клаас, который во второй раз за эти два дня окунулся в воды канала и направился к дальнему берегу. Задыхаясь и кашляя, Саймон Килмиррен поднялся на ноги, сделал шаг, нырнул и, загребая уверенно и изящно, принялся стремительно нагонять барахтающегося подмастерья.
По обоим берегам торговцы следовали за ним; собаки не отставали. В свете фонарей было видно, как Саймон преодолел встречное течение на середине канала, последовал за беглецом под мост, а затем и к высокому решетчатому зданию, где располагалась всем известное торговое «Общество Белого Медведя». Пловец из парня был никудышный. Должно быть, он знал, что лорд Саймон нагоняет его. Юнцу придется выбираться на берег у Портерслоджи, если только он сможет попасть туда первым. Но опередить собачью свору ему точно не удастся. Досадно, досадно, что для этого глупого мальчишки все зашло так далеко… Хотя большую часть запаха вода смоет, однако псы, которые соберутся здесь, все равно будут готовы наброситься на него, а шотландец, который невозмутимо плыл следом, явно не придет подмастерью на помощь.
Саймон добрался до моста чуть позже собак. Разбуженные лаем и рычанием, горожане захлопали ставнями. Квадраты желтого света, падающие из окон, осветили свору, с ворчанием и тявканьем толпящуюся на вершине лестницы, внизу которой в неуверенности застыл подмастерье.
Там были также и люди. Не простые горожане — в лучах света посверкивали их нагрудные бляхи. Лай привлек проходящих мимо хондеслагеров, патрульных, которых город специально нанимал, чтобы очищать улицы от бродячих псов. Появившиеся весьма кстати, они сбивали собак со ступеней, не давая им приблизиться к Клаасу. Очевидно, шотландскому лорду это пришлось не по душе. Решив, что юнец может сбежать, Саймон поплыл вперед еще быстрее и, совершив бросок, схватил парня за лодыжку и с силой дернул вниз. Потеряв равновесие, тот упал, ударившись плечом о ступеньки. Разъяренные собаки вырвались на свободу и набросились на двоих мужчин, один из которых едва держался на ногах, а другой лежал на земле. Клыки принялись рвать дублет шотландского лорда, и он вытащил кинжал. Собаколовы пустили в ход свинцовые дубинки. Псы завизжали и бросились в стороны, давая полуголому подмастерью возможность подняться на ноги. Шотландец держался у него за спиной.
Торговцы, бежавшие навстречу с фонарями, не знали, о чем думал в этот миг Саймон, хотя некоторые отчасти догадывались, а Клаас вполне мог понять остальное. Отголоски забытых, но не заживших обид… Воспоминания, включавшие застенчивую улыбку Мабели и ее нежное тело… Дерзость на пристани… Ядовитый голосок (о чем, впрочем, не знали ни торговцы, ни Клаас) этой бесстыжей девицы Борселен: «не тот человек, кого вам следовало бы опасаться», и другие отвратительные слова, что она бросила ему в лицо, и которые явно исходили от этого юного мерзавца, который ради забавы не так давно вновь повторил их, уверенный, что Саймон ни о чем не догадается.
Шотландец держал в руке нож и был решительно настроен пустить его в ход.
Клаас обернулся в тот самый миг, когда Саймон вскинул руку. Отпрянуть было невозможно, потому что в ногах путались собаки, и потому он выхватил единственное доступное оружие, — свинцовую дубинку у ближайшего собаколова, — и отразил удар, а затем и еще один.
Клаас продолжал размахивать наугад. В общей свалке их поединок почти не привлек внимания. Хондеслагеры с удовольствием исполняли свою работу, и если уцелел хоть один пес, то ему очень повезло. Теперь вся набережная и полмоста были завалены трупами собак; если продать жир и шкуры, то денег на пиво хватит на добрых две недели… Покачивая фонарями и посмеиваясь, вокруг бродили торговцы. Они перекликались и обменивались шуточками, пока собаколовы не разделались с последними жертвами и не прекратилась драка в самой гуще стаи. Но даже и тогда торговцы ничего не заметили. Когда же они наконец вспомнили о виновнике всего этого переполоха, то обнаружили лишь разъяренного красавчика Саймона, который стоял один, среди трупов бродячих собак.
Один, потому что парнишка Клаас каким-то образом сумел улизнуть: попросту растворился в воздухе.
Досадно, что и говорить. Но, право слово, он и без того их всех довольно позабавил. Равно как и Саймон, который стоял, весь мокрый и грязный, и несло от него так, что пришлось заходить с подветренной стороны, чтобы заговорить с ним. Конечно, он злился! Шотландец даже обвинял собаколовов в том, что они нарочно защищали юнца.
Отчасти в его словах была своя правота. Иначе как же беглец мог ускользнуть? И куда он подевался? Его не было на мосту, не было в реке, не было и ниже по причалу, откуда пришли торговцы… может, парень взлетел на небеса?
Не кто иной, как Джон Кинлох, помнивший слишком много обид и насмешек, по-доброму выразил надежду, что гончая его друга Саймона в общей свалке не пострадала. Тот совсем забыл про свою собаку и теперь начал озираться по сторонам. Найти ее оказалось очень просто — по ошейнику великолепное животное бездыханным лежало у ног старшего собаколова.
Хондеслагер побледнел. Тронуть гончую рыцаря означало неминуемую порку. Пес в ошейнике, клейменый пес даже среди ночи легко отличим от бродячих собак. В этом-то вся тонкость их ремесла, — а сейчас, в полумраке, он убил пса шотландского дворянина. Как еще он мог оправдаться?
— Милорд, мы видели, как ваша собака металась повсюду. Она могла броситься под чью угодно дубинку, но никто из моих людей не убивал ее, клянусь. А что до меня, то как бы я мог сделать это? У меня даже дубинки нет!
— Хондеслагер без дубинки?! — цинично переспросил кто-то.
— Мальчишка забрал ее. Подмастерье, вы же сами видели, — пояснил собаколов Саймону.
