Роберт Стивенсон - Берег Фалеза
«Ну, мистер Кейз, — сказал я себе, — один разок вы сумели нагнать на меня страху, но посмотрим, удастся ли вам это снова». И я слез с дерева и зашагал дальше в поисках штаб-квартиры моего противника, которая, как я рассудил, должна была находиться где-нибудь поблизости.
Чаща тут была непролазная, и я ничего не видел дальше своего носа. Мне приходилось с силой продираться сквозь заросли и не раз пускать в ход нож, обрубая плети лиан, а порой даже и валить одним ударом какое-нибудь деревцо. Я называю их деревьями за величину, а в сущности, это были скорее какие-то огромные травы, сочные и мясистые, как морковь. «Когда-то это место было расчищено, сорняки-то разрослись не так давно», — подумал я, продираясь сквозь них, и внезапно наткнулся на высокую груду камней, и сразу же понял, что это уже дело рук человеческих. Бог его знает, когда это было сложено и когда покинуто, — ведь в эту часть острова никто не заглядывал еще задолго до появления здесь европейцев. А через несколько шагов я набрел и на ту тропинку, которую все время искал. Она была узкая, но хорошо убитая, и я понял, что у Кейза, должно быть, немало последователей. И в самом деле, здесь вошло в моду показывать свою отвагу, углубляясь в заросли вслед за Кейзом, и юноша не считался взрослым, пока не сделает себе татуировку на бедрах, во-первых, и не поглядит на дьяволов Эзе, во-вторых. Все это очень характерно для канаков, но если вдуматься хорошенько — так и для европейцев тоже.
Пройдя немного по этой тропке, я внезапно встал как вкопанный и начал тереть себе глаза. Передо мной возвышалась стена, тропинка уходила в пролом в этой стене. Стена была очень древняя, полуразрушенная, но когда-то искусно сложенная из огромных камней: никто из нынешних обитателей острова не мог бы даже помыслить о подобном сооружении. И на верху этой стены стояли в ряд престранные фигуры — не то идолы, не то пугала, не то еще что-то. Их вырезанные из дерева и раскрашенные лица были необычайно безобразны, вместо глаз и зубов были вставлены раковины. Волосы и очень яркие одежды их развевались на ветру, а некоторые из них даже приводились в движение, как марионетки. Дальше к западу есть острова, где и по сию пору умеют делать такие фигурки, но на этом острове, если даже их когда-нибудь и изготовляли, это ремесло давно умерло и стерлось в памяти здешнего населения. Примечательно было то, что все эти пугала производили впечатление совсем новеньких, прямо как из лавки.
Мне вспомнилось вдруг, как Кейз в первую нашу встречу признался, что ловко умеет подделывать местные диковинки; да и многие торговцы на островах зарабатывали этим нехитрым ремеслом неплохие денежки. И тут мне стало ясно все: я понял, что эта выставка служила двойной цели — Кейз сушил здесь свои диковинки и одновременно напускал страху на тех, кто приходил сюда вместе с ним.
И заметьте, что все это время эоловы арфы не переставали звучать вокруг меня в вершинах деревьев, что, конечно, усиливало впечатление, а какая-то зеленовато-желтая птичка начала буквально у меня на глазах (вероятно, она строила себе гнездо) выщипывать волосы из головы одного пугала.
Сделав еще несколько шагов, я открыл главную диковину этой кунсткамеры. Прежде всего я увидел продолговатую насыпь, изгибавшуюся под углом. Я разгреб землю руками; под землей оказался натянутый на деревянную раму брезент. Все это очень смахивало на крышу погреба. Устроен он был на самой вершине холма, а вход находился с другой стороны, между двумя скалами, и был похож на вход в пещеру. Я прошел туда, обогнул скалу, заглянул внутрь и увидел перед собой сверкающий лик. Он был огромен и страшен, как карнавальная маска, и то темнел, то светлел, а по временам словно дымился.
«Ого! — подумал я. — Люминесцентные краски!»
Изобретательность этого человека, признаться, даже восхитила меня. С помощью ручного инструмента и нескольких самых простых приспособлений он соорудил грозного дьявола и его капище. И бедный канак тащится сюда сквозь мрак под зловещее завывание арф, несущееся со всех сторон, видит этот светящийся лик в глубине темной норы и уходит отсюда в твердой уверенности, будто такой навидался здесь чертовщины, что уже до конца жизни хватит. Ведь понять ход мыслей такого канака не представляет никакого труда. Стоит оглянуться на самих себя, вспомнить, какими мы были лет так от десяти до пятнадцати, и перед нами встанет обыкновенный средний канак. Некоторые из них набожны, совершенно так же, как бывают набожны подростки, и большинство
— тоже совсем как подростки — в общем-то довольно честный народ, а если и стянут что-нибудь, то скорее забавы ради; их ничего не стоит напугать насмерть, пожалуй, им это даже доставляет удовольствие. Я вспомнил одного мальчишку, с которым мы вместе учились в школе, — так он проделывал совершенно такие же штуки, как Кейз. Только он ничего не умел, этот мальчишка, и ничего не мог устроить, у него не было ни люминесцентных красок, ни эоловых арф — он просто очень решительно и смело объявил себя колдуном и пугал нас так, что мы дурели от страха, и нам это нравилось. И я вспомнил еще, как учитель высек однажды этого мальчишку и как мы все были поражены, увидев, что нашему колдуну достается по заднице совсем как и нам. И тут я подумал, что неплохо бы так же вот всыпать и мистеру Кейзу. А в следующую минуту, представьте, план уже созрел у меня в голове.
Я направился обратно по тропинке. Теперь, когда я ее отыскал, путь отсюда оказался совсем легким и простым, но едва я вышел из чащи и ступил на черный песок, как передо мной вырос сам мистер Кейз собственной персоной. Я взял ружье наизготовку, и мы зашагали навстречу друг другу, не обменявшись ни единым словом, и каждый краем глаза следил за другим. Вот мы поравнялись, сделали еще по шагу, и тотчас оба, словно солдаты на плацу, повернулись и замерли на месте, лицом друг к другу. У нас, как вы понимаете, была в голове одна и та же мысль: каждый боялся, что другой выстрелит ему в спину.
— Вы не подстрелили никакой дичи, — сказал Кейз.
— Я не собирался охотиться сегодня, — сказал я.
— Да по мне провалитесь вы хоть к черту на рога, — ' сказал он.
— И вы туда же, — сказал я.
И мы продолжали стоять, не двигаясь. Оба мы трусили, и оба не хотели этого показать. Потом Кейз рассмеялся.
— Однако не можем же мы торчать здесь так целый день, — сказал он.
— Я вас не задерживаю, — сказал я. Он снова рассмеялся.
— Послушайте, Уилтшир, вы что, меня за дурака считаете? — спросил он.
— Нет, скорее за негодяя, если это вам так интересно знать, — сказал я.
— Неужели вы думаете, что я могу что-нибудь выгадать, пристрелив вас здесь, на этом открытом берегу? — спросил он. — Я этого не думаю. Канаки каждый день приходят сюда ловить рыбу. Быть может, не один десяток их собирает сейчас вон там копру. На холме позади вас их тоже может оказаться с полдюжины — они там охотятся на голубей. Вполне вероятно, что кто-то из них наблюдает за нами в эту самую минуту; меня, во всяком случае, это нисколько не удивило бы. Даю вам слово, что не собираюсь стрелять в вас. Да и к чему мне это? Вы же мне нисколько не мешаете. Вы не получили ни единого фунта копры, если не считать той, которую собрали собственными руками, как какой-нибудь раб, как негр. Вы прозябаете — вот как я называю это, — и мне наплевать, где будете вы прозябать и как долго. Дайте слово, что не выстрелите мне в спину, и я уйду.
