Валерий Елманов - Последний Рюрикович
– Чего надо?
– Поговорить, – последовал сухой ответ.
Монах встал, подозрительно поглядел вокруг, послушно сделал несколько шагов в сторону, куда его властно увлек человек в черном, и хмуро произнес:
– Не пойму я чтой-то… – Но незнакомец прервал его вопросом:
– Как идет торговля? – И насмешливо прищурился.
– Помаленьку, – уклонился от ответа монах, по-прежнему не понимая, кто же перед ним стоит: праздный гуляка или возможный покупатель.
– Да-а-а, – сочувствующе протянул человек в черном. – Вижу, что помаленьку. А точнее, совсем маленько, – и он сочувствующе вздохнул.
– Цены настоящей не дают. А товар славный, – пожаловался монах и поинтересовался: – А ты как, человек хороший, всурьез вопрошаешь али так?
– Всурьез, – не стал увиливать иноземец.
– И сколь дашь?
– А сколь запросишь?
Феофилакт потряс головой, проверяя, не наваждение ли пред ним.
«Чтой-то тут не так», – мелькнула мысль и пропала, резко сменившись другой, недоверчивой, но уже радостной:
– Ну, а ежели я по рублю на четверть ржи скажу?
– Пойдет, – утвердительно кивнул иноземец. – Только чтобы четверть новая[37] была, – сразу уточнил он.
– Ишь какой, – ухмыльнулся Феофилакт. – Впополам цену рубишь. Так-то оно негоже, мил человек. А давай не по-твоему и не по-моему. Я тебе новыми четвертями, а ты мне за них по рублю и шесть десятков денег сверху[38]. Идет?
Незнакомец некоторое время стоял молча, что-то высчитывая в уме, после чего согласно кивнул головой.
– Тогда по рукам, – и Феофилакт протянул мощную длань с поросшими густым волосом пальцами, чуть подрагивающими от нетерпения.
«Неужто возьмет?» – не верил он нежданной удаче. За такую цену он и не рассчитывал расторговаться, а тут…
– Обожди. Купить я куплю, – иноземец в подтверждение потряс тугой мошной, – но попрошу придачу.
– Каку хошь, – обрадовался монах.
Цена, названная им, была чуть ли не вдвое выше той, по которой он уж было хотел продать рожь, и в полтора раза превышала среднюю.
– Мне нужен мальчик.
– Какой мальчик? – вытаращил глаза монах.
– Вон тот. – И незнакомец тонким длинным пальцем небрежно указал на Ивашку.
– Как так «нужен»? – Лицо Феофилакта начало наливаться гневом. – Чай не холоп, не смерд какой. Вольный, с монастыря. Не хозяин я ему. Да и не вещь это, чтоб купить-отдать-продать можно было. Лучше бы ты шел отсюда куда подальше, человече, а то я и осерчать могу. – И, поморгав секунду (видно, не выходила из головы неудачная торговля), добавил: – Вот другого чего могу дать. Не желаешь? Все, что душе угодно.
Незнакомец покачал отрицательно головой и пояснил:
– Мальчика я уговорю. Он поедет со мной добровольно, а вам за труды я дам талер, – и иноземец потряс черным тугим мешочком, который тотчас издал веселый заливистый звон.
– Сказал же я, – крякнул монах. – Не продается отрок. Не продажный. Да и цена не сходная. Просто курам на смех, да и только. Что я, ефимков[39] не знаю? За них много не купишь.
– Не лги, монах. – Человек в черном укоризненно покачал головой. – Лгать – грех. А талер за него, – и он кивнул головой в Ивашкину сторону, – это вполне достаточно, если не сказать больше. Просто мне срочно нужен мальчик в услужение, вот я и переплачиваю.
– Нет, нет и нет, – монах решительно затряс головой, и иноземец, презрительно усмехнувшись, произнес:
– Ладно. Знай мою доброту. Два талера. – Запустив пальцы в мешочек, он ловко извлек монету и протянул ее Феофилакту.
Тот недоверчиво взвесил ее в руке.
– Да они у тебя, поди, коновые?[40] – протянул он хмуро, продолжая колебаться.
– И снова ты лжешь, – последовал жесткий ответ. – Или сам не чувствуешь?
– Если б ты мне хотя бы рубль предложил, – неуверенно протянул Феофилакт, – а то два талера[41].
– Я дам тебе больше, – снова усмехнулся незнакомец. – Ты получишь не только два талера, но и бочонок бургундского в придачу. – И коварно добавил: – У вас его, наверное, пьют только архиереи.
Монах почесал спутавшуюся бороду. Дело в том, что в ожидании хороших покупателей он уже изрядно потрепал монастырскую казну. И даже та малая пока выручка, которую ему удалось получить, наполовину откочевала из его мошны. Чтобы покрыть недостачу, ему с лихвой хватило бы и одного талера, а значит, на второй можно смело пить. К тому же из тех денег, что ему предложили за рожь, тоже можно было утаить – Феофилакт наморщил лоб, долго шлепал губами – да, получалось изрядно. Во всяком случае, не меньше рубля – это точно. Опять же заботы за товар уже не будет, да еще и бочонок хорошего вина…
Особенно понравилось Феофилакту упоминание об архиерее, с которым он теперь может совершенно на равных пить дорогое и благородное вино. Он даже хмыкнул себе в бороду от такого сравнения, но все же сомнения оставались.
«Наобещает с три короба, а потом ищи ветра в поле», – и вновь с недоверием глянул на покупателя, но тот развеял все его сомнения, сказав:
– Талеры отдам сейчас. Ближе к вечеру вам доставят вино. За товар расплачусь позже, когда приду забирать мальчика.
– Бочонок пораньше бы, – пробормотал глухо монах, отводя глаза и как бы стыдясь своего пристрастия к хмельному, кашлянул и робко спросил:
– Не разбавлено вино-то?
– На дорогой кафтан заплату из грубого сукна не ставят, – улыбнулся человек в черном. – И сукно без пользы уйдет, и кафтан загубишь. – И, глядя умными пронзительными глазами на Феофилакта, успокаивающе произнес:
– А за мальчика волноваться не надо. Ему у меня будет хорошо. У себя же скажете, что утонул в реке. Всякое ведь бывает.
– Бывает, – сокрушенно вздохнул монах, качая большой кудлатой головой с торчащими из нее клочками сена, да так горестно, будто Ивашка и впрямь уже утонул.
Впрочем, горе горем, а денежки – они счет любят. Мало ли что мог подсунуть этот странный человек в черном. Но вроде бы ефимки и впрямь были «тяжелыми».
А когда он поднял голову, то с удивлением обнаружил, что незнакомец уже исчез в шумной многолюдной московской толпе. Да как быстро – вроде только что здесь был, ан глядь – и нетути.
«Можа, сон пригрезился али с вина помстилось, – ошалело подумал Феофилакт. – Можа, и не было его вовсе?»
Но талеры, совсем новенькие, блистая радующей глаз белизной, по-прежнему оставались зажатыми в его крепкой, могучей длани, и монах, вздохнув и перекрестив рот, вновь пошел спать, резонно рассудив, что бесплотный дух серебряные монеты в руках не таскает. Но сон к нему уже не шел. Мучила совесть.
Много далеко не богоугодных дел свершил Феофилакт в жизни, но людьми ему еще торговать не доводилось, и возникло чувство вины перед этим притихшим, будто почуявшим неладное, отроком, неотступно смотревшим на него большими васильковыми глазами. И чтобы оторваться от неприятных дум, монах, подозвав Ивашку, разрешил ему пойти погулять до вечера, только далеко не заходить.
