Александр Дюма - Волчицы из Машкуля
По правде говоря, Мишель вовсе не жалел, что поранился: если бы не эта рана, рассуждал он, у двух девушек не было бы причины заговорить с ним и позаботиться о нем.
Гораздо неприятнее самой раны были дурное настроение его матери и подозрения, которые не могли у нее не появиться. Но гнев баронессы де ла Ложери со временем пройдет, а след в его сердце, оставленный недолгими мгновениями, пережитыми им, когда он держал в своей руке ладонь Мари, не изгладится никогда.
Как всякое сердце, начинающее любить, но еще не уверенное в том, что любит, сердце молодого человека сейчас больше всего жаждало одиночества.
А потому, сразу же после ужина, улучив минуту, когда мать разговаривала с одним из слуг, он удалился, не слушая, что сказала мать, или, вернее, не вникая в смысл обращенных к нему слов.
А между тем к словам этим все же стоило прислушаться.
Госпожа де ла Ложери запретила сыну всякие прогулки или поездки в сторону Сен-Кристоф-дю-Линьерон, где, как сказал ей слуга, свирепствовала лихорадка.
Она также приказала выставить вокруг Ла-Ложери санитарный кордон, чтобы ни один житель зараженной деревни не мог проникнуть в замок.
Этот приказ следовало сразу же исполнить и по отношению к молодой девушке, которая пришла просить у баронессы де ла Ложери помощи заболевшему отцу, охваченному первым приступом горячки.
Если бы Мишель не был так поглощен собственными мыслями, он, несомненно, прислушался бы к словам матери, ибо этот несчастный был муж его кормилицы, арендатор Тенги, а фермерша, пришедшая просить о помощи, — его молочная сестра Розина, к которой он сохранил нежную привязанность.
Но в это мгновение взор юноши был обращен к замку Суде, и та, о ком он думал, была очаровательная Волчица по имени Мари.
Вскоре он забрел в самый дальний и самый глухой уголок парка.
Он взял с собой книгу как предлог для уединения и, пока не дошел до аллеи с высокими тенистыми деревьями, делал вид, будто прилежно читает; но тот, кто вздумал бы спросить у него название книги, привел бы его в большое замешательство.
Он уселся на скамью и погрузился в размышления.
О чем думал Мишель?
Ответ напрашивался сам собой.
Как ему снова увидеть Мари и ее сестру?
Встретиться с ними впервые ему помог случай, но произошел он лишь через полгода после его возвращения в родные края.
Выходит, ожидать случая пришлось долго.
А если он снова увидится с соседками только через шесть месяцев, это будет нестерпимо долго, учитывая состояние его души!
С другой стороны, завязать отношения с обитателями замка Суде было отнюдь не простым делом.
Маркиз де Суде, эмигрант 1790 года, и барон Мишель де ла Ложери, дворянин Империи, не испытывали друг к другу особенно теплых чувств.
К тому же, по тем немногим словам, что Жан Уллье успел сказать молодому человеку, незаметно было, чтобы он испытывал сильное желание продолжить с ним знакомство.
Оставались только обе девушки, проявившие к нему участие: грубоватое у Берты, ласковое у Мари; но как добраться до девушек, которые, правда, охотятся два-три раза в неделю, но никогда не выезжают из замка без отца и Жана Уллье?
Мишель намеревался прочесть один за другим все романы, какие только были в библиотеке замка, надеясь обнаружить в каком-нибудь из них простое и остроумное решение этой задачи: он опасался, что собственного ума для этого ему будет недостаточно.
Неожиданно Мишель почувствовал, как кто-то осторожно тронул его за плечо; он вздрогнул и обернулся.
Это был метр Куртен.
Лицо достойного фермера излучало удовлетворение, и он даже не пытался скрыть его.
— Прошу прощения, господин Мишель, — сказал арендатор, — увидев, как вы сидите тут неподвижно, словно пень, я решил, что это не вы, а ваша статуя.
— Теперь, Куртен, ты видишь, что это я.
— И очень тому рад, господин Мишель. Я беспокоился и хотел узнать, чем для вас закончился разговор с госпожой баронессой.
— Она немножко поругала меня.
— О! Надо думать. А вы сказали ей про зайца?
— Нет, я поостерегся!
— А о Волчицах?
— О каких волчицах? — переспросил молодой человек, который был не прочь перевести разговор на эту тему.
— О Волчицах из Машкуля… Я вроде говорил вам, что так называют девушек из Суде.
— Сам понимаешь, Куртен, если я умолчал о зайце, так уж о них — тем более! Полагаю, что собаки из Суде и Ла-Ложери, как говорится, не охотятся вместе.
— Так или эдак, — продолжил Куртен с тем насмешливым видом, какой, несмотря на все его усилия, ему не всегда удавалось скрыть, — но если ваши и их собаки не охотятся вместе, то вы сами можете поохотиться с их собаками.
— Что ты имеешь в виду?
— Вот, поглядите, — сказал Куртен, потянув за поводок и, можно сказать, выведя на сцену двух гончих.
— Что это? — спросил молодой барон.
— Что это? Позумент и Аллегро, что же еще!
— Но я не знаю, что такое Позумент и Аллегро.
— Собаки этого разбойника Жана Уллье.
— Зачем ты увел его собак?
— Я их у него не уводил, я их просто задержал.
— А по какому праву?
— По двум сразу: во-первых, по праву землевладельца, во-вторых, по праву мэра.
Куртен был мэром деревни Ла-Ложери, насчитывавшей два десятка домов, и чрезвычайно гордился этим.
— Может быть, ты объяснишь мне, в чем твои права, Куртен?
— Значит, так, господин Мишель: во-первых, я как мэр конфискую их потому, что они охотились в неположенное время.
— Я не знал, что бывает такое время, когда не положено охотиться на волков, а тем более маркизу де Суде, ведь он начальник волчьей охоты…
— Вот и славно! Коли он начальник волчьей охоты, пускай травит своих волков в Машкульском лесу, а не в поле. Впрочем, вы же сами видели, — продолжал метр Куртен со своей лукавой улыбкой, — вы же сами видели, то была не волчья охота, раз они гнались за зайцем, да вдобавок одна из Волчиц подстрелила этого зайца.
У молодого человека чуть не сорвалось с языка, что ему неприятно слышать, как мадемуазель Суде называют этим прозвищем, и что он просил бы никогда впредь его не повторять, однако он не осмелился выразить свою просьбу так откровенно.
— Застрелила его действительно мадемуазель Берта, Куртен, но сначала я ранил его своим выстрелом. Выходит, виноват я.
— Ну и ну! Как прикажете понимать ваши слова? Разве вам пришлось бы в него стрелять, если бы собаки не выгнали его на вас? Нет. Стало быть, это собаки виноваты в том, что вы стреляли в зайца, а мадемуазель Берта прикончила его. И потому я как мэр наказываю этих собак за то, что они под предлогом травли волков охотились за зайцем в неположенное время. Но это еще не все; уже наказав их как мэр, я наказываю их снова как землевладелец. Разве я дозволял собакам маркиза охотиться на моих землях?
