Михаил Попов - Паруса смерти
— Это послание от сеньора Аттарезе.
Дон Антонио отреагировал: поправил локон на парике.
— Во-первых, он сообщает, что его предыдущий посланец был, очевидно, перехвачен, и если действительно перехвачен, то не иначе как ищейками господина де Левассера.
— Это чушь. Когда бы дело обстояло так, то сам наш проницательный господин настоятель давно бы уже болтался на какой-нибудь ветке. Ему бы сразу припомнили, что он именно католический священник.
— Совершенно с вами согласен, ваше высокопревосходительство.
— Что дальше?
— Теперь о предмете ваших особых… — Альфонсо пожевал губами.
— Перестаньте подбирать слова, Альфонсо, здесь нас некому подслушивать.
Секретарь поклонился.
— Слухи о том, что убийца вашего сына находится на Тортуге, подтверждаются. Он не просто там находится, он живет открыто. И это еще не все!
— Не все? Что же может быть сверх этого?!
— Он принят в доме у господина де Левассера. — Секретарь предупредительно замолчал, потому что по его представлениям, в этом месте должна была последовать вспышка губернаторского гнева.
Его высокопревосходительство, поражая воображение своего подчиненного, в ответ на это сообщение лишь прищурил глаза, сделав таким образом свой взгляд, посылаемый в морские дали, еще более пристальным.
— Вот, значит, как.
Альфонсо разочарованно пожал плечами, хотя этого от него не требовалось.
— Клянусь всеми святыми, долги их растут, и, когда я начну платить, они сами удивятся, как точно я вел их счета.
Дон Антонио, сказав эти слова, вовсе закрыл глаза.
— А что сеньор Аттарезе сообщает в ответ на наше предложение?
— Он пишет, что оно невыполнимо в тамошних условиях; имеется в виду ваше ему повеление подослать к господину Hay убийц.
— Что же там случилось такого на Тортуге? Там всегда было полно проходимцев, готовых за сотню пиастров мать родную зарезать, а не то что бывшего буканьера.
— Господин Hay стал на острове весьма приметной фигурой. Он прекрасный фехтовальщик и уже убил троих или четверых забияк, попытавшихся затеять с ним ссору…
— В моем предложении шла речь не о дуэли, если вы помните, — с отчетливым недовольством сказал его высокопревосходительство, — дон Педро, как, наверное, вы помните, тоже ведь погиб не во время рыцарского поединка. Ночь, плащ, пистолет… Что тут непонятного?!
Сеньор Альфонсо вздохнул, ему было неприятно, что он вызывает раздражение дона Антонио, но еще неприятнее было осознавать, что до конца этой процедуры далеко.
— Сеньор Аттарезе пишет, что губернатор Тортуги дал господину Hay средства для снаряжения каперской экспедиции. Значительные средства. Так что у этого новоиспеченного корсара появилась возможность набрать большую, сильную команду. Другими словами, вокруг него теперь вьется целая толпа телохранителей.
— То есть до этой кровавой гадины нет никакой возможности добраться, так? Этот хитрый итальянец, кажется, способен только на выдумывание объяснений, оправдывающих его полное бездействие. Не поленитесь, Альфонсо, прошу вас, в своем следующем письме сообщить сеньору Аттарезе, что, если так пойдет и дальше, мы будем вынуждены отказаться от его столь «ценных» услуг. А чем грозит ему разрыв наших отношений, он, надеюсь, не забыл. Хвост не вертит собакой, говорят в Галисии, и, по-моему, правильно говорят.
Сеньор Альфонсо не любил наглого итальянца, сделавшегося католическим священником на Тортуге, и с удовольствием направил бы ему письмо угрожающего содержания, но интересы дела требовали с этим повременить.
— Смею заметить, ваше высокопревосходительство, что сеньор Аттарезе не ограничивается в своем послании одними сетованиями, он пишет, что ему в голову пришел один довольно хитроумный план.
— Послушаем.
— Дело в том, что господин Hay, по всей видимости, произвел определенное впечатление на дочь губернатора Тортуги.
Дон Антонио резко обернулся к своему секретарю:
— Что-что?
— Сеньор Аттарезе предлагает, принимая во внимание вспыльчивый характер господина де Левассера и его трепетное отношение к мадемуазель Женевьеве так повести дело…
— …чтобы де Левассер посадил его в колодки на рыночной площади?!
— Что-то в этом роде, ваше высокопревосходительство.
Эта мысль очень развлекла и порадовала губернатора Эспаньолы. В самом деле, разве это не высший уровень коварства — убить своего личного врага руками врага своего государства?
— В этой истории замешан некий капитан Шарп…
— Не тот ли профан, что перепутал серебро с оловом? Так вы мне, кажется, сообщали?
— У вас прекрасная память, ваше высокопревосходительство.
Дон Антонио нахмурился:
— Что с вами, Альфонсо?
В глазах секретаря вспыхнул страх.
— Когда слуги начинают вам льстить слишком грубо, надо или менять службу, или менять слуг.
— Я не думал, я…
— Ладно, оставим это. А что касается этого Шарпа, он нам на благо подворачивается. Чем больше дураков в начале игры, тем больше трупов в ее конце.
Альфонсо не посмел восхититься вслух высказанной сентенций, хотя она очень ему понравилась.
Дон Антонио понял терзания секретаря, но не счел нужным их смягчать. Он просто спросил:
— Что-то еще?
— Именно, ваше высокопревосходительство.
— И опять интересное?
Альфонсо кивнул.
— Так докладывайте!
Из папки появился второй документ. Он имел более привычный вид, чем первый.
— Что это?
— Показания Горацио де Молины.
— Этот негодяй заговорил! Клянусь стигматами святой Клементины [8], я уже перестал на это надеяться.
— На это перестали надеяться даже тюремщики. Неделю назад по вашему повелению мы оставили его в покое, дабы затянулись самые болезненные раны и появилась возможность продолжать дознание должным образом. Дело в том, что он стал беспрестанно впадать в обморочное состояние и потерял столько крови, что…
Губернатор нетерпеливо махнул кружевным манжетом:
— Помню, помню.
— И вот сегодня утром, еще до того, как к нему приступил наш главный умелец Франсиско, еще до того, как разожгли печь, и еще до того, как в камере появились пыточные инструменты, Горацио заговорил.
— Он сказал, где находятся награбленные ценности?
— Нет, он сообщил кое-что более интересное.
Дон Антонио громко хмыкнул, чего с ним не случалось с момента получения известия о гибели сына.
— Что же может быть интереснее?!
Альфонсо помедлил еще буквально секунду, и его можно было понять, ибо в момент сообщения невероятного известия сообщающий как бы возносится над слушающими.
— Он сказал, кто ему помогал в его делах. И во время бегства из картахенской тюрьмы, и во время нападения на флотилию ловцов жемчуга.
