"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
– Посылали во все стороны. Следов не нашли. Если объявятся когда-нибудь, тогда мы их расспросим.
– Это «когда-нибудь» уж слишком смахивает на «никогда». Ты ведь знаешь, что за человек мстит никогда?
– Ты меня в трусости винишь? – Святослав подался к Мистине, хватаясь за повод из обвиняемого стать обвинителем.
– О нет! Глупец стал бы винить тебя в трусости. Твоей отваги я сам был свидетелем, и не раз. У меня на глазах ты впервые вышел на поле боя в тот же год, как получил меч, когда тебе было всего тринадцать зим. Но, отказываясь от мести за брата, ты даешь повод обвинить тебя в чем-то похуже трусости. Трусость, если бы это была она, пятнала бы лишь твою собственную честь. Но если ты оставишь это дело, тебя обвинят в небрежении честью рода. А она принадлежит не только тебе. Это честь Ингвара, твоего отца, Олава, твоего деда, Сванхейд и всех ее предков вплоть до Бьёрна Железнобокого, предков по отцу – до самого Одина. Утешь твою мать в ее потере и скажи: ты даешь клятву найти и покарать убийц твоего брата?
– Но никто не знает, кто это!
– Найти и покарать – кто бы они ни были.
– Это опасная клятва! Как знать, кто окажется на том конце следа! У нашего рода есть враги, и это может быть кто угодно. Как бы не пожалеть тому, кто даст такую опрометчивую клятву! Это все равно что стрелять вслепую!
– Ты рассуждаешь, как очень осторожный и предусмотрительный человек! – ответил Мистина, но издевка в его вежливом голосе была всем очевидна. – Ты уже свыкся с потерей брата и замечательно держишь себя в руках. Но я узнал о смерти моего приемного сына, первенца моей жены, племянника княгини Эльги, всего лишь вчера. Ты еще молод, а я стар и должен оберегать свою честь – попади на нее пятно, у меня может не хватить времени ее отчистить. Поэтому я даю клятву, и пусть ей будут свидетелями княгиня, наши родичи и прочие, кто меня сейчас слышит. Я буду добиваться отыскания убийц Улеба – всех, кто виновен в этом преступлении, – и воздаянии, каждому из них. Да будут свидетелями мне Фрейр, Ньёрд и всемогущий ас.
Мистина коснулся рукояти скрама, своего лба и обоих глаз. Святослав с упрямым вызовом смотрел в эти серые глаза. Они казались спокойными, но в этом спокойствии была даже не угроза – уверенность, что убийцы Улеба будут наказаны, невзирая на дальность расстояния и высокое положение.
– Нужно выбрать, – мягко добавил Мистина, будто давал добрый совет отроку. – С кем каждый из нас, родичей Улеба, – с ним или с его убийцами. И быть с нами – единственный путь не разделить с ними вину и возмездие.
– Ты мне угрожаешь? – глухо произнес Святослав.
– Я предупреждаю. Или ты со мной – или нет.
Эти слова Мистина произнес так тихо, что их услышал один Святослав. Все прочие, хоть в гриднице и стояла напряженная тишина, расслышали только его голос, но не слова. И долго еще кияне вспоминали этот миг, как прощание Одина с мертвым Бальдром на костре: все знали, что Один сказал убитому сыну нечто крайне важное, нечто определяющее судьбы мира, но до сих пор никто точно не знает – что.
Глава 4
Пир у старшей княгини, затеянный ради встречи Святослава с войском, превратился в поминальный и не затянулся: Эльга посидела немного и удалилась, опираясь на руку Торлейва. В избе сразу ушла в шомнушу и легла, велела никому не беспокоить. Святославу она ничего не сказала, но ее мертвенный вид у всех оставил гнетущее впечатление. Ей привелось когда-то пережить жестокое, предательское убийство мужа вместе с ближней дружиной, но тогда враг был ясен и дальнейшие цели понятны. В то время она боялась предательства Мистины, но он еще мог вернуться и оправдаться. Теперь же наибольшим виновником был ее собственный сын – тот, за чьи права она тогда сражалась с древлянами. Он стоял перед ней, но не желал снять с себя вину, дав ясное обещание мстить. Об Игморе с братией Эльга почти не думала: если Мистина счел их виновными, то конец не за горами. Но Святослав… Родной сын, ради которого она принесла столько жертв! Забота о нем определила ее судьбу – с того давнего дня в глухой чаще, когда она впервые услышала от Буры-бабы, стражницы Нави, что у нее родится единственный сын. Ради его будущего она порвала со своим прошлым, с живым родом и с дедами. И этот сын одним махом нанес ей несколько ударов, каждый из которых мог бы сокрушить сам по себе. Убит Улеб, потерян Хольмгард, и вокняжился в нем тот самый ребенок Малуши, чье существование позорило род. Эти три беды так навалились на грудь, что Эльга могла только лежать, ощущая их давящую тяжесть. Сил хватало лишь на то, чтобы понемножку дышать, стараясь хранить глухую пустоту в мыслях. Скорбь, гнев – все потом, когда тяжесть немного ослабнет и даст волю чувствам.
Доставив княгиню в шомнушу и сдав служанкам, Торлейв обнял ее на прощание – сердце щемило от жалости к ней, – желая напомнить, что у нее все же кто-то остался. Эльга даже поняла его, но не имела сил ответить хотя бы взглядом. Торлейв обнял Браню, предложил посидеть с ней, но она покачала головой. Взгляд ее изменился: в этот день она из ребенка превратилась в женщину. До сих пор она жила под крылом матери, ни о чем не тревожась, но сегодня поняла, что пришел ее черед позаботиться об Эльге.
Перед уходом со Святой горы Мистина подходил к избе узнать, не желает ли Эльга его видеть, но Совка передала: все потом. Он уехал к себе, вместе с Лютом и сыновьями; по пути видел, что кияне на улицах смотрят на него новыми глазами. Простая чадь не была в Эльгиной гриднице и не слышала его беседы со Святославом, но по киевским горам уже разошлось мнение: грядет очередное столкновение молодого Перуна со старым Ящером. Третье и, статочно, последнее.
На другой день к Мистине приехал Хрольв Стрелок. Они знали друг друга уже лет тридцать, а год назад стали родней: Мистина высватал для Улеба младшую дочь Хрольва. С тех пор как пришли новости, они еще не виделись; оба одновременно получили вести о рождении общего внука и о смерти его отца. Почти молча выпили за мертвых и за живых, но и дальше разговор вязался с трудом. «Слава Перуну, Гримкель не дожил…» – бормотал Хрольв; Мистина не возражал, хотя думал, что при Гримкеле его старший сын не взял бы столько воли и не смел бы решать, кому из княжеского рода жить, а кому умереть. Не торопил, понимая, как трудно Хрольву выбрать, с кем он теперь. Может, за тем и приехал, чтобы выбрать…
– Князь из города уехал, – объявил Хрольв, в третий раз поставив на стол пустой кубок прозрачного сине-голубого сарацинского стекла.
– Да ну? – Мистина поднял брови, будто князь выкинул какую-то шутку.
– Мрачный ходил вчера, как туча осенняя, а нынче утром велел собираться и лодью давать.
– Далеко ль собрался?
– Сказал, в Вышгород.
Мистина только хмыкнул: в Вышгород когда-то уезжала Эльга, не желая оставаться в одном доме с Ингваром и даже его видеть. В этот раз, если бы все, кто не хотел видеть Святослава, сбежали в Вышгород, в старой крепости стало бы слишком тесно. Но Святослав всех опередил – ему и самому хотелось убраться подальше от обилия лиц, на каждом из которых он читал осуждение.
– С княгиней своей не помирился?
– Не сказал бы. С того вечера не видели, чтобы они хоть словом обменялись.
– Много с собой взял?
– Знаешь, нет. Зятьев моих брать не хотел, Болва едва упросил. Хавлота не взял, он у меня был, рассказал. Видно, не доверяет.
– Болве же доверяет.
Болва, из княжьих гридей, тоже был зятем Хрольва – мужем старшей из пяти дочерей, Блистаны.
– Болва… – Хрольв с намеком взглянул Мистине в глаза, – ты ведаешь сам, какого он гнезда.
Мистина снова приподнял брови, мысленно отслеживая эту тропу. Потом сам взглянул Хрольву в глаза: ты правда думаешь это?
– Он же отцовой дружины, – догадался Лют: в последние года жизни Свенельда Лют был при нем и лучше знал его людей.
– И он Градимиру вуйный брат, – добавил Хрольв.
Болва, иначе Бьольв, варяг по отцу и киянин по матери, был чуть ли не единственным хирдманом старой Свенельдовой дружины, кто уцелел после ее разгрома – и то потому, что Градимир, двоюродный брат, вовремя взял его в плен и тем спас жизнь. Отрекшись от прежних товарищей-изменников, Болва через год-другой сам поступил в Ингварову гридьбу и женился на старшей дочери Хрольва. Славча, ее мать, была из прежних Ингваровых хотей-полонянок, подаренных ближним соратникам; дочь такой матери стояла много ниже Болвы, сестрича боярина Векожита, но он пренебрег неравенством, желая вступить в Игморову братию и прочно связать себя с ближайшим кругом Святослава, тогда еще пятнадцатилетнего. В этой братии он был лет на семь старше всех, но вперед не лез, выжидая, когда ему начнут доверять и дадут случай подняться.
