Генри Райдер Хаггард - Собрание сочинений в 10 томах. Том 4
Бывшие жених и невеста улыбнулись друг другу и смело поплыли к воротам Харлема, которые скоро должны были затвориться.
XXVIII. Возмездие
Прошло семь месяцев, семь самых ужасных месяцев, которые когда-либо приходилось переживать людям. Все это время в снег, в мороз, в зимние туманы, при Ь ледяных весенних ветрах, и теперь, в самый разгар летней жары, Харлем был осажден тридцатитысячной испанской армией, состоявшей большей частью из опытных старых солдат под началом дона Фредерика, сына Альбы, и других полководцев. С этим дисциплинированным войском приходилось бороться маленькому четырехтысячному гарнизону Харлема, состоявшему из голландцев, немцев, небольшого числа англичан и шотландцев, и двадцати тысячам жителей города — мужчинам, женщинам и детям. Изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц между этими двумя неравными силами шла борьба, сопровождавшаяся с обеих сторон не только проявлениями геройства, но также и жестокостью, которую мы в наше время назвали бы чудовищной. В эту эпоху военнопленные не могли ждать пощады, и тот мог считать себя счастливым, кому не приходилось умирать медленной смертью повешенным за ноги на глазах своих сограждан.
Стычек происходило множество, люди гибли массово, из одних только горожан умерло двенадцать тысяч, так что окрестности Харлема превратились в одно огромное кладбище и даже рыба в озере была отравлена трупами. Приступы, вылазки, засады, военные хитрости, отчаянные морские сражения, попытки штурма, взрывы мин и контрмин, при которых гибли тысячи, — все это сделалось обычными событиями дня.
К этому присоединились еще и другие ужасы: мороз при нехватке топлива, различные болезни, всегда развивающиеся во время осады, и самое худшее из бедствий — голод. Неделю за неделей, по мере того как затягивалась осада, запасы пищи уменьшались и, наконец, совсем истощились. Трава, выросшая на улице, остатки кожи на кожевенных заводах, все отбросы, кошки и крысы — все было съедено. На высокой башне собора уже много дней развивался черный флаг, который должен был известить принца Оранского в Лейдене, что в Харлеме царствует мрачное отчаяние. Были сделаны героические попытки прийти извне на помощь осажденным, но Баттенбург был разбит и умер, отступили и властительные князья Клотингена и Карлоо, потерявшие до шестисот человек. Надежды не оставалось!
Начали строить отчаянные планы: оставить детей, женщин и больных в городе, а всем способным носить оружие попытаться пробиться через ряды осаждающих. Надеялись, что испанцы сжалятся над безоружными, как будто чувство жалости было доступно этим людям, которые впоследствии подтаскивали раненых и больных к дверям госпиталей и здесь хладнокровно их убивали и вообще совершали повсюду такие зверства, описывать которые перо отказывается. Однако, повествует старинная хроника, «женщины поняли это и, собравшись вместе, подняли такой ужасный крик, что каменное сердце должно было дрогнуть, и невозможным оказалось бросить их».
Затем созрел другой план: окружив женщин и всех беспомощных горожан вооруженными людьми, выйти из города и биться с врагом, пока не падет последний человек. Услышав это и опасаясь того, что могли сделать доведенные до отчаяния люди, испанцы согласились на переговоры и сообщили жителям Харлема, что те останутся безнаказанными, если заплатят двести сорок тысяч флоринов. Не имея ни пищи, ни надежды, несчастные, защищавшиеся до тех пор, пока их четырехтысячный гарнизон не сократился до девятисот человек, сдались.
* * *
В половине первого рокового дня 12 июля ворота распахнулись, и испанцы, оставшиеся в живых, с доном Фердинандом во главе, под барабанный бой, с развевающимися знаменами, с обнаженным, отточенным для убийства оружием в руках, вступили в город Харлем. В глубокой нише между двумя кирпичными колоннами собора стояли четверо знакомых нам людей. Война и голод оставили их в живых, хотя они разделяли общую участь всех жителей. Фой и Мартин принимали участие в каждом сражении, как бы опасно оно ни было, ни на минуту не покидая друг друга, и испанцы близко познакомились с тяжестью меча «Молчание» и руки рубившего их рыжебородого великана.
Марта тоже не бездействовала. Во время осады она состояла адъютантом при вдове Хасселер, командующей тремястами женщинами, сражавшимися день и ночь бок о бок с их братьями и мужьями. И Эльза, несмотря на свое нежное сложение и робкий характер, не позволявшие ей принимать участие в сражениях, нашла применение своим силам: она рыла мины и помогала класть стены, так что ее нежные руки загрубели и потрескались.
Как все они изменились! Фой, у которого всегда было по юношески цветущее лицо, теперь имел внешность человека средних лет, высокий Мартин напоминал гигантский скелет, на котором висело платье, или скорее, лохмотья и вытертая буйволовая куртка, а его голубые глаза светились из глубоких впадин над огромными, выдающимися скулами, Эльза сделалась совсем маленькой, как ребенок. Ее кроткое личико утратило красоту и возбуждало жалость, и вся округлость ее фигуры исчезла: она стала походить на исхудалого мальчика. Из всех четверых Марта, переодетая мужчиной, изменилась меньше всего. Лишь ее волосы совершенно поседели, и лицо стало совсем лошадиным, так как желтые зубы еще больше выпирали изо рта, лишенного губ, а худые, высохшие руки стали походить на руки египетской мумии.
Мартин опирался на свой большой меч и вздыхал.
— Проклятые трусы, — бормотал он, — почему они не выпустили нас, чтобы мы погибли, сражаясь? Только безумные глупцы могут отдаться на произвол испанцев.
— О, Фой! — воскликнула Эльза, порывисто обнимая своего бывшего жениха. — Ты ведь не отдашь меня им? Если уж к тому пойдет, ты убьешь меня, не правда ли? Иначе мне придется самой убить себя, а я трусиха, Фой, я боюсь сделать это.
— Хорошо, — сказал он неестественно хриплым голосом. — Но, Господи, если ты есть, сжалься над нею… сжалься…
— Не богохульствуй, не сомневайся! — прервала Фоя Марта. — Разве не произошло все, как я сказала тебе прошлой зимой в лодке? Разве ты не состоял под покровительством и не найдешь его до конца? Только не богохульствуй и не сомневайся.
Ниша, где они находились, не была видна проходившим с большой площади, но в тот момент, когда Марта говорила, человек восемь-десять испанцев вышли из-за угла и заметили группу скрывавшихся в притворе.
— Тут смазливенькая девушка, — сказал командовавший отрядом сержант, — вытащите-ка, ее, молодцы.
Несколько человек выступили вперед, намереваясь исполнить его приказание, но тут Фой вне себя бросился на говорившего, и через минуту его меч на фут вышел из горла испанца, пронзив его насквозь. За ним с негромким криком последовал Мартин, держа в руке меч «Молчание», за Мартином — Марта со своим большим ножом. Через несколько минут все было кончено, пять человек лежали на земле: трое убитых и двое тяжело раненых.
