Тим Уиллокс - Религия
Дело шло к полуночи, растущая, почти полная луна давно уже поднялась на западе; несмотря на то что он был заметно одурманен опиумом и выпивкой, Тангейзер решился отправиться на разведку и переоделся в красный халат и желтые сапоги, снятые с тела погибшего сержанта сипахов.
* * *Опьянение оказалось благом для Тангейзера. Без помощи наркотиков карабкаться вверх на триста ярдов по склону Сан-Сальваторе было бы слишком трудно. Но все равно он делал частые остановки, во время которых падал на спину и глядел, охваченный изумлением, на движущиеся по небу созвездия. На севере поднималась Большая Медведица, Орион оседлал оконечность Млечного Пути на востоке, Скорпион уже исчез за горизонтом. Вот только кто теперь был охотником, а кто добычей? И имеет ли это какое-нибудь значение? Всему на свете суждено пройти, как уверял Грубениус, даже сами звезды однажды исчезнут. Философия добавила вдохновения к тому, что уже было вызвано опиумом и алкоголем. Когда Тангейзер добрался до турецких позиций, он был так преисполнен самоуверенности и благодушия, что уже через какие-то минуты обнаружил себя сидящим у одного из лагерных костров с миской чечевичной похлебки и ломтем хлеба.
Это были анатолийцы, четыре простых парня, почти мальчишки, храбрые, но смущенные всем происходящим, как и большинство самых молодых солдат; Тангейзер слушал их меланхолические рассказы о проклятой кампании, их воспоминания о родных и любимых, которых они, возможно, уже никогда не увидят, их мрачные соображения по поводу того, в чем состоит воля Аллаха, и об угрюмом безразличии их командиров. Они были заброшены в лишенную растительности, враждебную землю, и, если для Тангейзера большим утешением служило усеянное звездами небо над головой, эти несчастные рекруты смотрели только на свой жалкий костер, будто бы один взгляд на мерцающую бесконечность мог лишить их той малости, какая еще оставалась от их душ и здравого рассудка.
Велись разговоры и о врагах, населяющих христианскую крепость, которые явно заключили договор с Сатаной, все как один, — ведь разве могут человеческие существа сражаться так, как сражаются они, не прибегая к помощи дьявола? Имя христианского чародея, Ла Валлетта, произносилось с суеверным ужасом. Ходили слухи, что его видели в самый глухой час ночи на стене, где он общался с демонами. Это он наслал холеру, выкашивающую их ряды. Рыцари Ла Валлетта были демоническими призраками, мертвецами, поднятыми из могил его заклятиями и чарами. Сам он умеет летать вместе со стервятниками и воронами. Убить его нельзя, потому что он продал душу дьяволу, и дьявол защищает его.
Тангейзер разуверил их, потому что был тронут их искренним дружелюбием, потому что их забросила сюда не колдовская сила — как и всех остальных, — а алчность императоров и королей и еще потому, что в их обществе, говорящий на их языке, он был единственный опытный командир и поднять их пошатнувшийся боевой дух было его первым движением и обязанностью.
— Ла Валлетт всего лишь человек, — сказал Тангейзер. — Наверное, великий и ужасный человек, но все равно просто человек. И его рыцари тоже обычные люди. Мужчины и женщины, живущие в городе, сражаются как дьяволы, потому что здесь их дом, земля их предков, а мы пришли отобрать ее силой. Разве мы сами не стали бы драться так же неистово за собственный очаг и свои семьи?
Они закивали и уставились в огонь; языки пламени взлетали к бескрайнему ночному небу и исчезали так же быстро, как и возникали, словно желая показать, что по сравнению с космосом, таким неумолимым и громадным, человеческая жизнь едва ли значит больше этого проблеска огня.
— Ибрагим, — произнес юноша по имени Давуд, поднимая голову, — завтрашний день станет последним для них? Или для нас?
— Завтрашний день? — переспросил Тангейзер.
— Большое наступление, — пояснил Давуд. — Решительная битва.
Осознав его слова, Тангейзер протрезвел. И решил разузнать что-нибудь еще.
— Нам уже много раз обещали последнюю, решительную битву.
Давуд скривился, соглашаясь с его словами.
Тангейзер указал в темноту, через седловину горы на Санта-Маргариту.
— Я здесь с Кирмизи Бейраком, — сказал он. Он много дней подряд наблюдал стоящие на том склоне красные знамена. — Мы должны поддержать львов ислама во второй волне.
Давуд поглядел на шрамы на лице Тангейзера и на его покалеченные пальцы.
— Ты уже повидал самое страшное, мой друг.
— Самое страшное? — повторил Тангейзер. Он отрицательно покачал головой. — Пока человек жив, самое страшное ждет его впереди. А что вам приказано на завтра?
— До сих пор Аллах был милостив к нам, мы стояли вон там, над заливом, — сказал Давуд. — Даже эти дьяволы не умеют ходить по воде. Но завтра мы пойдем в первой волне.
Анатолийцы обменялись мрачными взглядами. Тангейзер нахмурился, сочувствуя им.
— Все сразу?
Давуд махнул рукой на невидимую в темноте громадину горы Сан-Сальваторе.
— Все, кроме орудийных расчетов.
Сердце Тангейзера учащенно забилось. Он наклонился вперед и с безразличным видом подтолкнул наполовину обуглившуюся деревяшку в костер. Поглядел, как занялось пламя, и сказал:
— Нам, конечно, ничего не рассказывают. Но ты утверждаешь, что наш паша хочет задействовать резерв? Весь резерв?
— Да, время пришло, — подтвердил Давуд.
Резервные полки стояли на Сан-Сальваторе; помимо того, что они защищали свои осадные батареи, они еще и перекрывали дорогу любому возможному христианскому подкреплению вроде того, которое прошло маршем через склоны горы до залива Калькара в июле и с которым пришел Людовико. Но турки тоже не умеют ходить по воде. Чтобы двинуться в наступление на Эль-Борго, резервам придется отойти на юг, и тогда, не считая артиллерийских расчетов, дорога на Зонру — и к его лодке — окажется открыта. Во всяком случае, для компании из четырех человек. Тангейзер отыскал Полярную звезду; над самым краем холма на северо-востоке, в той стороне, где находилась Зонра, торчали рога Тельца. Небесный бык укажет им дорогу домой. Он подумал об Ампаро и счел это явным предзнаменованием. Тангейзер потянулся.
— Вот и мне пришло время уходить, — сказал он.
Совершенно детское выражение появилось на лице Давуда.
Отрывок из Корана всплыл в мозгу Тангейзера.
Он произнес:
— Одному Аллаху ведомо, когда настанет конец мира. Он тот, кто насылает дождь и знает, что творится во тьме. Ни одной душе не дано знать, что ждет ее завтра, ни одной душе не ведомо, в какой земле предстоит умереть. Только Аллах всеведущий, только Аллах знает все.
