Уилбур Смит - Голубой горизонт
Лалех пятясь направился к выходу, кланяясь через каждые несколько шагов.
Когда стражники вышли, в совете наступила тишина. Все трое ждали слов Заяна. А тот погрузился в глубокое раздумье, словно курильщик гашиша. Но вот он пришел в себя и взглянул на Кадема ибн-Абубакера:
– Ты на крови поклялся отомстить аль-Салилу за смерть твоего отца.
Кадем низко поклонился.
– Эта клятва мне дороже жизни.
– Брат аль-Салила Том Кортни осквернил твою душу. Он завернул тебя в шкуру свиньи и угрожал похоронить в одной могиле с этим нечистым животным.
При этом воспоминании Кадем стиснул зубы. Он не мог заставить себя признать, как он был осквернен и унижен, но опустился на колени.
– Умоляю тебя, мой калиф и брат моего отца, позволь мне воздать за то, как ужасно поступили со мной братья-шайтаны.
Заян задумчиво кивнул и повернулся к сэру Гаю:
– Генеральный консул, вашу дочь похитил сын аль-Салила. Ваш великолепный корабль был захвачен, а ваше богатство украдено.
– Все это верно, ваше величество.
Наконец Заян повернулся к паше Эрминиусу Котсу:
– Ты страдал от унижения, твоя честь была поругана членами той же самой семьи.
– Все это правда.
– Что касается меня, список моих претензий к аль-Салилу восходит к детству, – сказал Заян аль-Дин. – Он слишком длинен и болезнен, чтобы я огласил его здесь. У нас общая цель – уничтожить это гнездо ядовитых змей, пожирателей свинины. Мы знаем, что в их распоряжении много золота и слоновой кости. Пусть это послужит перечным соусом, который обострит наш аппетит к мести.
Он снова помолчал и одного за другим обвел взглядом своих помощников.
– Сколько времени вам потребуется для разработки плана действий? – спросил он.
– Великий калиф, перед которым все враги обращаются в пыль и пепел, паша Котс и я не будем ни спать, ни есть, пока не предъявим тебе для одобрения план, – пообещал Кадем.
Заян улыбнулся.
– Меньшего я от вас и не ожидал. Завтра после вечерней молитвы мы снова встретимся и обсудим ваш план.
Военный совет продолжался при свете пятисот ламп с фитилями, плавающими в ароматном масле, которое отгоняло тучи москитов, поднявшихся, как только солнце ушло за горизонт, из болот и выгребных ям за границами города.
Питер Питерс занял привычное место за сэром Гаем, когда они шли по лабиринту переходов к гарему калифа, расположенному в глубине обширного дворца. Стены пахли сыростью, плесенью и двумя сотнями лет заброшенности. Перед факелоносцами, сопровождавшими калифа на пути к его спальне, разбегались крысы, а шаги стражников гулко отзывались в куполах и пещерообразных нишах стен.
Калиф продолжал говорить своим высоким голосом, а Питерс переводил его слова почти сразу, как они срывались с уст Заяна. Когда калиф замолкал, Питерс так же быстро переводил ответы сэра Гая. Наконец они достигли дверей гарема, где ждал отряд вооруженных евнухов, чтобы принять на себя охрану халифа – ни одному мужчине, кроме калифа, не разрешалось проходить дальше этого места.
Из-за ширм слоновой кости доносился аромат благовоний, он смешивался с запахами здоровых молодых женщин. Питеру, внимательно прислушивавшемуся, показалось, что он слышит шелест маленьких босых ног на каменных плитах и девичий смех, подобный звону золотых колокольчиков. Кошачьи коготки похоти царапнули его пах, и вся усталость сразу исчезла. Калиф мог обратиться к своим наслаждениям, Питер ему нисколько не завидовал: сегодня вечерний гость пообещал ему нечто особенное.
– Она из племени саар, самого свирепого из всех племен Омана. Хотя она встретила только пятнадцать весен, она необычайно одарена. Создание пустыни, газель с маленькими упругими грудями и длинными стройными ногами. У нее лицо ребенка и нрав шлюхи. Ее радуют пороки и чудеса любви. Она откроет перед тобой все известные ей пути к наслаждению. – Гость засмеялся. Его обязанностью было знать личные вкусы всех обитателей дворца, и он хорошо знал вкусы Питера Питерса. – Она будет приветствовать твое вторжение даже в запретные задние пути. Будет обращаться с тобой как с великим повелителем, ведь ты и есть великий повелитель, эфенди.
Он знал, как этот ничтожный мелкий чиновник наслаждается подобными титулами.
Когда сэр Гай его отпустил, Питер торопливо удалился в свою комнату. В Бомбее его поселили в трех крошечных, кишевших тараканами комнатах на задах поселка компании. И на свое жалкое жалованье он мог позволить себе только ночных женщин в дешевых пестрых сари, в медных браслетах, с ярко-алыми губами и деснами, как кровавые сабельные раны, от орехов бетеля; от этих женщин пахло кардамоном, чесноком, карри и немытыми гениталиями.
Здесь, во дворце Маската, он был почетным гостем. Люди называли его эфенди. У него было два раба, удовлетворявших все его прихоти. Ему отвели просторное помещение, и девушки, которых присылал к нему визирь, были молоды, сладки и послушны. Как только одна девушка ему надоедала, к нему тотчас присылали другую.
Войдя в спальню, Питер ощутил холодок разочарования: комната была пуста. И тут он уловил запах, подобный аромату цветущего цитрусового сада. Он остановился посреди комнаты и обвел ее глазами, ожидая, когда девушка себя выдаст. Какое-то время все оставалось неподвижным; ни звука, кроме шелеста листьев тамаринда на террасе под балконом.
Питер медленно процитировал персидского поэта:
– Ее грудь сияет, как снежные поля на горе Табора, ее ягодицы ярки и круглы, как восходящие луны. Темный глаз между ними неумолимо смотрит в глубину моей души.
Шевельнулись занавеси балкона, и девушка засмеялась. Голос был детский, и, еще не видя девушку, Питер понял, что визирь не приуменьшил ее возраст. Когда она вышла из-за занавесей, лунный луч упал на ее прозрачное одеяние. Очертания ее тела были как у ребенка. Она подошла к Питеру и потерлась о него, как кошка. А когда он сквозь ткань погладил ее маленький круглый зад, она замурлыкала.
– Как тебя зовут, мое дорогое дитя?
– Меня зовут Назин, эфенди.
Визирь тщательно известил ее о вкусах Питера, а ее мастерство намного превосходило возраст. Много раз за ночь она заставляла Питера кричать и блеять, как теленка.
На рассвете она свернулась на коленях у Питера, который сидел на тюфяке, набитом гусиным пухом. Девушка выбрала на серебряном блюде, стоявшем у кровати, спелую локву и раскусила ее маленькими белыми зубами. Выплюнула гладкую коричневую косточку, а сочный плод положила Питеру в рот.
– Вечером ты заставил меня долго ждать. Я думала, у меня разобьется сердце.
И она надула губки.
– Я до полуночи был с калифом и его военачальниками.
Питер не мог удержаться, чтобы не произвести на нее впечатление.
