Три мушкетера. Д'Артаньян - Фере-Флери Кристин
– Ваше преосвященство, вы видели моего брата? – спросил он.
– Да, сир.
– Как вам показалось, он простил меня за свою женитьбу?
Ришелье улыбнулся.
– У него вид, будто он отправляется на войну.
– Что ж, и ему предстоит узнать, что брак – это война, в которой нет победителей, – сухо уронил Людовик.
Министру нелегко было утаить радость, однако ответил он, как подобает опытному придворному:
– Нет победителей, поскольку торжествуют все.
В окружении фрейлин и камеристок королева стояла у себя в покоях, бледная, как смерть, и божественно прекрасная. В платье цвета слоновой кости она казалась драгоценным хрупким цветком. В ушах мягко переливались жемчужины. Констанция бережно приколола легкую вуаль и поправила прядь волос… Потом отошла в сторону. Она не могла скрыть восхищения. И горя.
Как могла, Констанция затягивала церемонию одевания госпожи: то не хватало ароматической воды, то нужна была другая рубашка, то другое кружево. Уже дважды лакей сообщал у дверей покоев королевы, что король ждет. Король ждет! А он не любил ждать.
Каждая минута могла принести спасение. Каждую минуту стук копыт по мостовой мог сообщить, что посланец, которого они так ждали, наконец-то прибыл!
Теперь слишком поздно…
В третий раз постучал лакей.
– Король ждет Ваше Величество.
Анна Австрийская сделала шаг к двери.
– Королева!
Она величаво шествовала навстречу королю. Анна была великолепна – на ее шее светились три ряда жемчужин, таких же розово-молочных, как и в серьгах. Не удостоив взглядом кардинала, она приблизилась к супругу. Король побледнел. На этот раз министр не удержался и все-таки улыбнулся. Даже если Миледи не смогла добыть доказательства, что подвески находились в Англии, даже если колье покоится на дне Ла-Манша – факт налицо.
Королева проиграла партию.
Кардинал позволил себе роскошь насладиться триумфом, сделав с поклоном комплимент.
– Ваше Величество, ваша красота безупречна.
Король, взглянув на супругу, ледяным тоном обратился к ней:
– Мадам, почему вы не надели подвески?
Ресницы королевы дрогнули, и она тихо ответила:
– Я собираюсь надеть их на бал сегодня вечером.
– Напрасно. Я хочу видеть их на вас сейчас.
На этот раз королева не смогла утаить смятения.
– Но ваш брат ждет нас, – возразила она.
– Подождет.
Король распорядился. Какие могли быть возражения? Анна Австрийская сделала реверанс, исполненный смирения, фрейлины тоже, и все отправились обратно. Констанция с тревогой наблюдала за покровительницей – ее бесстрастное лицо и несгибаемая спина говорили, что полученный удар смертелен.
И никакой надежды.
Вот они приблизились к дверям. Лакеи с поклоном их отворили. Потом затворили. Королева прошла несколько шагов по пушистому ковру, поднесла руку к груди, чувствуя, что теряет сознание, и упала. Подбежали фрейлины, подняли ее, усадили в кресло. Она словно ничего не замечала, от всего отрешилась, признала себя побежденной. Констанция наклонилась к ней, негодуя на собственное бессилие. Она готова была сделать ради королевы все, однако вынуждена только ждать, ждать…
И тут…
Торопливые шаги в коридоре. Разговор у дверей. У Констанции заколотилось сердце. Она выглянула, к ней подбежал слуга.
– Мадам, вас спрашивает молодой человек у двери во дворе, очень спешит, – шепотом сообщил слуга.
– Приехал! – крикнула Констанция, обернувшись к королеве, и, подхватив обеими руками юбки, припустилась бегом.
Каким же длинным показался ей путь, который она проделывала каждый день, – от королевских покоев до прачечной или кухни! Лестницы, коридоры… Но она не бежала, а летела. И едва увидев д’Артаньяна, бросилась к нему.
– Скажите только, они у вас?
– У меня, – ответил он. – Возьмите.
И положил шелковый мешочек в протянутую руку.
– Мой Бог! Спасибо! – прошептала девушка, задохнувшись от радости.
Растроганный гасконец не мог не пошутить:
– Мой Бог – это слишком, вполне достаточно «любовь моя».
Констанция засмеялась – как же она была счастлива!
– Вы когда-нибудь оставите меня в покое? – спросила она.
Влюбленные посмотрели друг на друга. Ее глаза сказали что-то совсем другое. «Нет, сейчас не время, – тут же подумала Констанция. – Бегу к королеве… Король может потерять терпение!»
Д’Артаньян удержал ее:
– Констанция!
– Что?
– Я… Скажите, что вы меня не любите. Скажите: «Д’Артаньян, я вас не люблю». И я вам обещаю, что…
Она приникла к нему, нежно поцеловала и ласково взглянула на юношу.
– Это чтобы вы не задерживали меня болтовней, – сообщила девушка, убегая вверх по лестнице.
Гасконец, пребывая на седьмом небе от счастья, смотрел ей вслед.
В зале Совета Людовик ждал, все больше мрачнея. Напряжение росло. Ришелье слегка отвернул голову в сторону, стараясь не встречаться с королем взглядом. Каждая минута приближала к развязке, которую он подготовил.
Двери распахнулись. Вошла королева и с улыбкой приблизилась к ним. В вырезе платья сияло колье с бриллиантовыми подвесками. Она поменяла и серьги: в них тоже были бриллианты. Ришелье не поверил глазам и прикрыл их. Счастливый король, не замечая потрясения министра, воскликнул:
– Вы были правы, ваше преосвященство, все клевета и наветы! Мне нечего гневаться на королеву, надо ей полностью доверять.
Людовик подал королеве руку, а она, проходя мимо кардинала, грациозно склонила голову. Грозный взгляд Ришелье задержался на Констанции, застывшей в десяти шагах от государыни.
– Благодарю вас, – сказал Анне король.
Глава XVI
В церкви Сен-Жермен-л’Осеруа яблоку негде было упасть – в этот торжественный день в ней собрался весь цвет дворянства. Король и королева, королева-мать Мария Медичи, кардинал де Ришелье, министры, епископы, принцы, герцоги, графы, дворяне. Мушкетеров расположили в боковом нефе, построенном два века тому назад, над которым возвышалась галерея с аркадами. Арамис и Портос прохаживались по боковому проходу, зорко поглядывая по сторонам. Заиграл орган, хор запел торжественное песнопение.
В церковь вошла юная невеста в сопровождении двух почтенных благородных дам. В тяжелом платье из парчи, расшитом жемчугом, она казалась необыкновенно хрупкой. Шла медленно, не сводя глаз с того, кто вот-вот станет ее мужем, а Гастон Орлеанский о чем-то переговаривался шепотом с графом де Шале.
Последний картинно перекрестился и повернулся лицом к прелату, который готовился начать венчание.
Внимательный человек вполне мог заметить, что пение хора зазвучало по-другому после того, как в церковь вошли военные: оно словно стало решительнее. Однако никто не обратил внимания. Никто не поднял взгляд к галерее, где вот уже несколько минут как появились тени в монашеских рясах. Придворные же всегда заняты своим. Сейчас у всех на устах невеста – такая юная, только из пеленок! Надо же, споткнулась прямо перед алтарем!..
Зато Атос, стоявший у церковных дверей, поскольку оставался осужденным преступником в бегах, вдруг выпрямился, напрягшись, как струна. Он узнал псалом: слышал его в подземелье, куда привез его брат со своими сообщниками после похищения. Он пробыл там недолго, но запомнил хорошо: это любимый псалом гугенотов, они постоянно распевали его. Тогда, после тюремного заключения, еще не веря, что жизнь спасена, он не задавался вопросами, но теперь…
