Монгольское нашествие на Русь 1223–1253 гг. - Хрусталев Денис Григорьевич
Судя по всему, наиболее надежную дату битвы стоит производить из данных первых редакций Повести. В Лаврентьевской летописи это 6731 год; в Новгородской первой – это 6732 г., что связано с годовой сдвижкой статьи в этом источнике; Софийская первая летопись следует за Новгородской первой. В Ипатьевской хронологическая сетка была наложена на текст много позже его записи, в связи с этим в одних списках Повесть отнесена к новой статье 6732 г., а в других к предыдущей – 6731 года [96]. Таким образом, как заключал и Цыб, достоверным можно считать только 6731 год, который для Лаврентьевской мартовский, то есть с марта 1223 г. по февраль 1224 г. Это вполне укладывается в общепринятую хронологию. В качестве дополнительного аргумента можно привести данные греческого Синаксаря о том, что 27 января 1223 г. (не раньше!) монголы впервые атаковали Судак. Затруднительно предполагать, что после столкновения с русскими монголы были способны организовать рейд в Крым – скорее всего, они начали отход к Волге; то есть атака на Судак предшествовала битве на Калке, что исключает версию о 6731 ультрамартовском годе (март 1222 г. – февраль 1223 г.).
С числом и месяцем события в ранних изводах Повести ситуация следующая: в Ипатьевской летописи дата не указана; в Лаврентьевской – 30 мая «на память св. муч. Еремиа», что неверно, так как память Св. Ермия – 31 мая; в Новгородской первой – это 31 мая, а в Софийской первой – 16 июня. Здесь выбор гораздо более затруднителен. Казалось бы, в Новгородской первой представлена более ранняя версия Повести. Но, с другой стороны, в Софийской были использованы дополнительные источники, которые нельзя априори признавать недостоверными. Разъяснить ситуацию позволяют данные Ипатьевской летописи о хронологии похода. Дат там нет, но все изложение хронометрировано гораздо лучше, чем в Новгородской первой. Там указано, что русские князья двинулись в поход к месту сбора войск у острова Варяжского «месяца апреля»; далее «во вторник» они форсировали Днепр, а затем шли 8 дней до Калки. То есть битва состоялась в среду, что вполне соответствует 31 мая в 6731 мартовском (или сентябрьском) году. Если так, то через Днепр переправлялись 23 мая («вторник»). В 6731 (1223) г. Пасха была 23 апреля, и это позволяет реконструировать план русских: земли оповестили, что войска будут собираться у Варяжского острова в течение месяца после Пасхи, то есть с 23 апреля по 23 мая. В степь князья выступили ровно в назначенный срок, а поражение им было нанесено 31 мая на память муч. Ермия, как и отмечено в Новгородской первой летописи. 16 июня в Софийской первой никак к месяцеслову не привязано и, возможно, относится к дате возвращения выживших воинов после битвы. 16 июня 6731 (1223) г. – это пятница после Пятидесятницы (пятница Пятидесятной седмицы), накануне недели Всех Святых, что вполне согласуется с поминальной тематикой, а также просто хорошо запоминается.
Место сбора войск – западный берег Днепра у острова Варяжского – отмечен в Ипатьевской, судя по всему, по воспоминаниям князя Даниила. От этого места ему пришлось «гнать» до Хортицы с десяток километров. Это важно отметить, так как идентификация Варяжского острова была затруднена уже в XV в. – он нигде больше не упоминается. Например, составитель Софийской первой, пытаясь свести показания нескольких версий Повести, считал, что он расположен «у Заруба», то есть буквально напротив устья Трубежа и Переяславля, что неверно – там не было острова, там была переправа. В «киевской» Повести отмечено, что когда русские князья отправились из Киева к месту сбора, то их у Заруба встретили монгольские послы (бродники?), которых казнили. Далее они шли и, не доходя Олешья (а это город в устье Днепра), их встретило второе монгольское посольство. Вероятно, с Варяжским островом стоит сопоставлять Хортицу или один из днепровских островов неподалеку.
Итак, после Пасхи 1223 года войска стали собираться у днепровских порогов. Посольства, прибывавшие из степи, не убедили князей отказаться от войны. Они рвались в бой и уже, казалось бы, настигли противника, но это был лишь сторожевой разъезд. Восемь дней отряды шли по безлесной равнине. Желание вернуться, должно быть, посещало многих. Возникали и споры, и ссоры: путь дальний – нужен ли? Княжеским дружинникам знакомо было и «Слово о полку Игореве»: не следует далеко в Половецкую степь уходить. Но молодежь во главе с беспокойным Мстиславом Мстиславичем, видно, жаждала войны.
Лишь на Калке реке русский авангард натолкнулся на «татарских сторожей». К сожалению, четкого изложения хода битвы в Повести нет. Это и понятно, так как речь о проигранном сражении, ход которого не подчинился русским. Есть две версии, контаминация которых позволяет дать приблизительную картину событий. По «волынской версии» Повести, через 8 дней пути «до рекы Калкы» встретился «татарский» сторожевой отряд, с которым русские бились. Погибли три воина: «Иван Дмитриевич иная два с ним». Монголы отступили за реку. За ними ринулись половцы и галичане во главе с Мстиславом Мстиславичем, который приказал присоединиться к нему и волынцам Даниила Романовича (это как бы оправдывает Даниила, который лишь исполнил приказ). Разместившись за рекой, Мстислав лично отправился в дозор и обнаружил готовых к бою монголов. Вернувшись, дал соответствующие распоряжения, и началось сражение. Автор подчеркнул, что Мстислав Удалой забыл проинформировать о начале атаки других князей – киевского и черниговского, так как между ними случилась ссора: «Мстиславу же и другому Мстиславу седящема во стану, не ведущема. Мстиславъ же не поведа има зависти ради; бе бо котора велика межю има».
Конфликт, видимо, произошел во время восьмидневного пути, так как в Киеве они были еще едины. Его сложно реконструировать, но, судя по всему, речь должна была идти о перспективах кампании, в которую Мстислав втянул других. Далее «волынская» Повесть более ничего не сообщает ни о киевлянах, ни о черниговцах; собственно, как и о ходе боя; зато много места уделяет описанию доблести Даниила Романовича. Волынский князь вместе со своими ближними боярами Семьюном Олюевичем и Василько Гавриловичем атаковали монголов в первых рядах. Василько погиб – «сбодену бывшю»; Даниил был ранен в грудь, но не заметил ущерба и продолжил бой. Рядом «крепко бился» Олег Святославич Курский, относящийся вообще-то к черниговским князьям. В итоге волынский полк не выдержал и побежал вместе со своим предводителем Даниилом. Особо отмечено превосходство монгольских лучников («Данил, видив яко крепцеиши брань належит в ратных, стрельцем их стреляющим крепце, обрати конь свои на бег»). Степняки долго гнали побежденных и даже дошли «до Новагорода Святополчьского», то есть Святополча (Витичева) у брода на Днепре в 50 км южнее Киева. Таков рассказ «волынской» Повести [97].
Видно, что это очень личные впечатления. Скорее всего, самого Даниила Романовича. Причем они не сверены с другими источниками. Молодой княжич не был допущен в узкий круг старейших князей, посвященных в тонкости плана кампании, не участвовал в переговорах с монголами, не принимал решения о начале и не владел ходом боя. Он ничего не знает о судьбе киевлян и черниговцев. Даже про Мстислава Мстиславича ничего не знает. В бою он встретил Олега Курского и только. А затем бежал. Судя по изложению, битва не была затяжной.
«Киевская» Повесть представляет другой взгляд на произошедшее. Князья «заидоша за Калак реку», разбили стан и послали «в сторожах» Яруна с половцами. Некий Ярун уже упоминался в летописи в 1216 г. в качестве воеводы Мстислава Мстиславича. Возможно, это одно лицо, так как из «волынской» Повести известно, что именно галицкий князь был в авангарде. Собственно Мстислав Мстиславич в этом рассказе о сражении не упоминается. Проводится мысль, что всему виной неверные действия Яруна. Воеводу послали «в сторожах», а он ввязался в бой и был сметен лихой монгольской атакой вместе с половцами: «…и заидоша за Калак реку, и послаша в сторожах Яруна с Половци, а сами станом сташа ту. Тогда же Ярун съступися с ними, хотя битися, и побегоша не успевше ничтоже Половци назад, и потопташа бежаще станы русскых князь, не успеша бо исполчитися противу им; и съмятошася вся, и бысть сеця зла и люта».
