Василий Гурковский - Партизан Лейбу
«Далеко не уйдешь, здесь Сибирь и дорога одна, поймают, будешь где-нибудь на Северном Урале не фронт, а смерть свою искать, – незлобно сказал командир, – не надо».
Делать нечего, пошел работать. Хорошо работал. В той системе были свои условия поощрения. Раз в неделю выдавали «премии». Тобиас за первую неделю получил в виде премии рабочие брюки, за вторую – солдатские сапоги, за третью – рубашку-косоворотку. Но на большее его не хватило. Как-то вечером он одел свою военную форму и был отпущен в увольнение. Не удержался – пошел к вокзалу – что будет, то и будет. На перрон нельзя. На выходе со станции трогался поезд с пустыми платформами. Тобиас вскочил на площадку последней платформы, раньше там было что-то вроде открытой будки для хвостового проводника, и уехал.
Осень в Сибири – дело серьезное, шинель в такой ситуации не грела, тем более при обмороженные ногах. Когда весной, как уже было раньше сказано, он попал в ледяное болото, то выбрался из него тогда без своих резиновых сапог и портянок. Пока добрался до людей, сильно поранил и поморозил ноги. Все это давало о себе знать.
Проехав около ста километров по Транссибирской магистрали на открытой платформе, обдуваемой со всех сторон морозным ветром, Тобиас промерз насквозь и не мог уже шевелить ни руками-ногами, ни языком.
Когда проезжали станцию Зима, поезд сбавил ход и добрый хвостовой проводник просто столкнул или вернее скатил его с платформы: на насыть, рядом с будкой стрелочника. Пришлось Тобиасу познакомиться и с гостеприимством уже сибиряков. Его подобрали две женщины стрелочницы, отогрели у печки, напоили крепким чаем, накормили, а потом даже помогли продолжить путь дальше.
Судьба снова, несколько раз ударив его хлыстом, протянула пряник. На станции стоял эшелон из Владивостока. Везли американские самолеты на фронт. Весь состав – самолеты и запасные части, а в середине два вагона с летчиками.
Так как Тобиас впервые в своей жизни солгал, а он сказал нашедшим его женщинам, что отстал от поезда, они поверили, взялись ему помочь и узнали все об эшелоне, идущем на Запад и о том, что летчики сейчас обедают в станционном ресторане. Сестра одной из женщин-стрелочниц работала официанткой в привокзальном ресторане. Стрелочница попросила ее попробовать поговорить со старшим грунті летчиков, молодым еще по возрасту майором, чтобы они увезли сержанта-родственника, опоздавшего на поезд. Официантка попросила.
Привели Тобиаса, майор проверил документы, потом сказал своим коллегам-летчикам: «Ну что, ребята, поможем пехоте?». Летчики согласились и взяли Тобиаса с собой.
Все шло хорошо. Никто состав и летчиков не проверял, мелькали станции. Тобиас жил как в передвижном доме отдыха.
Но также нельзя. Не может быть для него хорошо все время. Поезд с самолетами пришел в город Молотов (ныне Пермь). И там, то ли ему изменили маршрут, то ли он вообще изначально шел на север, в Архангельск, но при подъезде к Молотову Тобиас узнал, куда дальше пойдет состав и что пути его и летчиков расходятся. Выйдя на перрон, он тут же был остановлен патрулем и через пару минут доставлен в комендатуру.
Когда его ввели к коменданту, Тобиас представился: «Товарищ подполковник, сержант Лейбу, отстал от эшелона».
Подполковник встал, подошел к нему, распахнул шинель – на груди Тобиаса две нашивки за тяжелые ранения и медаль партизана, спросил: «А что за медаль?».
«Партизана Великой Отечественной войны первой степени», – ответил тот. «А сам откуда?». «Из Белоруссии». «А более конкретно?». «Село Куритичи, Полесской области». «Пусть проверяют, кто там остался живой, подтвердят, что я из их села» – подумал Тобиас. «Я тоже из Белоруссии, – сказал комендант, – но как видишь, от эшелона не отставал. Война – брат, порядок любит». «Да, ты и так неплохо здесь в тылу устроился», – хотел ляпнуть Тобиас, но во время сдержался.
Комендант вызвал двух солдат охраны, татар с виду. По тому, что они примкнули штыки к винтовкам, он понял, что арестован. Комендант написал какую-то бумагу, отдал одному из солдат и они повели арестанта за город. Пока шли по городу, люди смотрели на них и возмущались: «Дезертира поймали, наверное, стрелять ведут!»
Тобиас шел и думал: «Неужели пойду под трибунал? А что, все можно ожидать от таких комендантов. А может… Трех немцев уложил сразу, неужели от двух татар не отобьюсь?»
Но комендант, видимо, правда был из Белоруссии. Вместо того, чтобы отправить Тобиаса в лагерь на севере Свердловской области, как он обещал сразу, направил его в пересыльный пункт, где комплектовали подразделения для наступательного броска в Восточной Пруссии. Здесь собирали все, что можно: освободившихся заключенных, выздоровевших раненных, таких сомнительных, как Тобиас.
Уже через 19 дней их батальон и его комсорг, сержант Тобиас Лейбу, оказались в районе Кенигсберга. Затем были Польша, Германия – Франкфурт на Одере и Берлин. Сбылась его мечта – быть впереди, лицом к лицу с врагом. Командир стрелкового отделения 882 стрелкового полка, 290 Могилевской, орденов Суворова и Кутузова стрелковой дивизии.
Войну он закончил на юго-восточной окраине Берлина. Осенью 1945 года вернулся в Белоруссию. Служил под Могилевом, в войсковой части, занимался политкомсомольской работой. Уже после войны ему вручили орден Красной Звезды, которым он был награжден еще за подрывную работу в 1943 году, но не получил, так как по своей воле ушел из поля зрения партизан, и служил в действующей армии. Ордена Славы III степени Тобиас удостоился уже на фронте. 26 декабря 1946 года был демобилизован по инвалидности.
Так закончилась военная эпопея этого простого, но действительно замечательного человека, партизана по духу, а не по обстоятельствам и ситуации. Истинно народного мстителя, который не мстил, нет, хотя и было за что, он боролся с этим националистическим злом, с теми, кто делил людей на собственно людей, к которым они причисляли себя, присваивая себе арийскую исключительность, и на людей – рабочих животных, которых надо сперва серийно-выборочно уничтожать, а затем по необходимости, также серийно воспроизводить, как нечто роботоподобное и работоспособное.
ЭПИЛОГ
После демобилизации Тобиас с помощью генерала Ветрова попал в Москву для медицинского обследования. Рана головы была очень серьезной. После долгих мытарств по поликлиникам и институтам, где ему всегда оказывали любое содействие, он сделал вывод, что жить ему, двадцатипятилетнему парню, доведется еще максимум 4–5 лет. Сгусток крови в голове, по данным врачей, скоро начнет разлагаться, поражать мозг со всеми вытекающими последствиями.
Он вернулся в Белоруссию, прошелся пешком по десяткам сел и деревень, где его когда-то встречали, кормили, поили, лечили. Люди там жили в то время ужасно. В выжженных деревнях они ютились в землянках, ямах, старых концлагерях. Тобиас шел от села к селу, общался со знакомыми людьми и плакал. Плакал не от слабости и раненной головы. Плакал от сострадания, желания помочь и невозможности лично этого сделать. Обстоятельства и условия были тяжелейшими для здоровых людей, что там говорить о проблемах с его здоровьем.
