Эдуард Кондратов - По багровой тропе в Эльдорадо
Быть может, никогда в жизни не испытаю я такого леденящего страха, какой охватил меня при взгляде на черную, шевелящуюся реку, которая накатывалась на меня. Широкие и густые колонны муравьев не обходили препятствий. Уничтожая все живое, они ни на мизинец не сворачивали со своего пути, и не было видно конца их грозным полчищам. Я с ужасом представил, что будет, если черные колонны захлестнут моих спящих друзей, и ноги сами понесли меня к лагерю. Теперь я не разбирал дороги, не обращал внимания на болезненные укусы десятков муравьев, успевших взобраться на меня. Я спотыкался, падал, наотмашь рубил мечом сплетения лиан и колючек, раздирал в кровь колени и руки, я не думал ни о змеях, ни о ядовитых пауках… Вое казалось ничтожным и мелким перед той страшной грозой, что надвигалась на нас.
Но вот и лагерь… Сонный Альварес с нескрываемым удивлением смотрит на меня. Но я обессилел, мне не хватает воздуха.
— Скорее… Бежать… Муравьи… — Хриплый шепот вырвался из моих уст, и я в изнеможении упал на мокрую землю.
— Ха-ха-ха! — лениво засмеялся Альварес, морща рябые щеки. — Муравьи… Вот комары — это, действительно, адское племя…
Он звучным шлепком убил сразу дюжину комаров, впившихся в его шею, и спокойно потянулся.
Да, никто не хотел вначале верить в грозящую нам опасность. Напрасно я кричал им, что муравьи несут нам страшную смерть — проснувшиеся солдаты улыбались, подшучивали надо мной, а те, кого я разбудил своим криком, осыпали меня грубой бранью.
К счастью, в нашем отряде был человек, который понял меня с полуслова. Стройный красавец Аманкай, наш переводчик, единственный индеец, которого не осмеливались оскорблять наши солдаты, услышав мои крики, со всех ног бросился к Орельяне.
— Гуагуа-ниагуа! — с расширенными от ужаса глазами воскликнул он. — Это они, черные муравьи! Их столько, сколько звезд на небе, и они страшнее смерти… Скорее, сеньор, скорее! Мы должны успеть уйти с их пути!..
Нам удалось вовремя прорубить себе отходы в сторону. Целый час катилась мимо нас черная лавина странствующих муравьев, которых инки называли гуагуа-ниагуа, то есть «заставляющими плакать». Но если бы не моя бессонница, если бы не индеец, кто знает, многие ли из мирно спящих солдат смогли бы продолжать поход, когда бы в них впились сотни и тысячи цепких челюстей, источающих яд.
Так еще раз избежали мы страшной опасности, уготованной нам зеленым адом.
А сколько их было, этих опасностей и бед? Я вспоминаю, как близок к смерти был португалец Салвадор, которого укусил в руку отвратительный паук с туловищем величиной с кулак взрослого мужчины. Тогда Салвадора спас Аманкай: он высосал яд из ранки и натер ее какой-то пахучей травой. Он же рассказал нам, что этот гигант среди пауков — гроза маленьких птичек, которых он ловит в гнездах и высасывает до последней капли их теплую кровь. Нас кусали ярко-рыжие странные насекомые, достигающие размеров пальца ребенка, и после их укусов тело вздувалось, а неведомая лихорадка трепала несчастного солдата в течение нескольких дней. Нам попадались цветы, от запаха которых начиналась рвота и мучили головные боли, нас ранили ядовитые колючки — и язвы появлялись на руках. Трижды мы встречали на пути хозяина лесов — ягуара, однако, к счастью для него и для нас, он всякий раз уклонялся от нападения и удалялся в чащу. Но больше всего мы боялись змей. Здесь, в индейских лесах, в царстве сырости и тления, только на редкие кочки да на толстые, не успевшие сгнить сучья могла опираться нога пробирающегося сквозь заросли человека. Мы брели по зыбкой трясине, с хлюпаньем проваливались в нее чуть ли не по колено, и под любой кочкой, под каждым сучком могла таиться змея. Я не стану рассказывать об этих кошмарных днях. Но об одном происшествии, более всего поразившем меня, я не могу умолчать.
Это случилось под вечер, когда наш отряд, с великим трудом прорубив дорогу через густые заросли бамбука, вышел к неширокому, но чрезвычайно длинному озеру. Шедший одним из первых индеец Аманкай срезал своим ножом длинную бамбуковую жердь и, раздвинув густые камыши, с берега измерил глубину озера. Она оказалась небольшой, примерно по пояс, а грунт — не слишком илистым.
Убедившись, что путь в обход озера был бы слишком продолжительным и трудным, сеньор Орельяна принял решение переходить его вброд. Впереди всех он приказал идти Аманкаю.
Индеец уперся шестом в дно и легко скользнул в воду. Затем взялся за бамбук обеими руками и стал тихонько двигаться вперед, направляясь к толстенному гладкому бревну, чуть выступающему из воды в трех шагах от берега. Бревно, покрытое засохшим илом и спутавшимися водорослями, могло помешать нашему продвижению, и поэтому Аманкай, подняв шест, с силой оттолкнул им плавучее препятствие.
И тут произошло такое, о чем я буду вспоминать до глубокой старости, и всякий раз, когда перед моим мысленным взором вновь возникают события этих кошмарных мгновений, холодный пот выступает на лбу и мурашки страха бегут по телу. Гладкое бревно от толчка* индейца дугой изогнулось в воздухе, раздался оглушительный плеск, и мы увидели чудовищную красную пасть дракона. Миг — и перекушена, как соломина, крепкая жердь. С громким шипением, сверкая раскаленными углями злобных глаз, дракон уставился на остолбеневшего от ужаса индейца.
Я и сегодня не стыжусь признаться, что в те страшные мгновения у меня и в мыслях не было прийти на помощь бедному Аманкаю. С детства благоговел я. перед подвигом святого Георгия, который победил дракона, но увидев своими глазами чудище ада, я попросту окаменел. Вопль ужаса и отвращения вырвался у Хоанеса, уже готового было ступить в воду. Он отпрянул и упал на спину. Крестясь и дрожа, отступил от берега Муньос, попятился побледневший Хуан.
Шипящий дракон свернулся кольцом, с шумом ударил по воде хвостом и молнией ринулся на индейца. И в тот же миг наперерез чудовищу с берега стремительно прыгнул человек с мечом в руке. Мы увидели, как, падая в воду, он успел с силой рубануть стальным клинком пятнистую шею страшной змеи.
Казалось, проснувшийся вулкан забил со дна жалкого, мелеющего озера. Фонтаны брызг взметнулись в воздух, поднятые оглушительными ударами гигантского хвоста, вода будто закипела, забурлила водоворотами. Обезумевшее от боли страшилище оставило в покое несчастного индейца и яростно забилось в конвульсиях. Если бы оно задело Аманкая либо его отважного спасителя, участь их была бы решена: одним ударом хвоста дракон раздробил бы им кости. К счастью, этого не случилось: извиваясь, чудовище нырнуло на дно, появилось на поверхности озера шагах в тридцати и вскоре скрылось опять. Тем временем индеец и спасший его солдат благополучно выбрались на сушу.
