Геомар Куликов - Тайный гонец
Глава 19. Кузьма и Васька
Вприпрыжку бежит Васька. Босыми ногами загребает мягкую пыль. Рад — сказать невозможно! Вспоминает вчерашние келаревы сласти, мечтает, как потратит подаренные келарем три копейки — деньги для Васьки огромные. И всё ж, пожалуй, не это главное в Васькином хорошем настроении. Уж больно тайное да важное дело поручил келарь.
Думает Васька: «Погоди, вор и разбойник Ивашка Болотников! Найдём на тебя управу. Ишь чего захотел: избы пожечь, людей — кого порубить, кого в турецкую неволю отдать…»
Не заметил Васька, как добежал до Марьина.
У встречного мальчонки спросил:
— Где Кузьма Егоров живёт?
Пошёл шагом, не торопясь, к указанной избе.
Во дворе взяла Ваську оторопь.
Огромный мужик топором тесал осиновый кол и при каждом ударе хрипловато крякал:
— Кхя… Кхя…
«Эва, какие страшилища у Ивашки Болотникова в помощниках». Васькина душа в пятки запросилась.
Кабы Васькина воля, повернул он от этой избы, только б его и видели. Однако про келаря вспомнил, окликнул:
— Кузьму Егорова бы мне…
Мужик топор в деревянную колоду воткнул. Вытер с лица пот. Уставился на Ваську медвежьими глазами.
— На что он тебе?
— Надо, — посмелей ответил Васька: понял, что стоит перед ним сам Кузьма Егоров.
— А может, ты ему не надобен? Тогда что? — спросил мужик.
— И я надобен, — вовсе смело отозвался Васька.
— Ну, я Кузьма Егоров. Дальше что?
Подошёл Васька поближе. Огляделся вокруг — никого вроде нет.
— Макарий велел передать привет.
Сел мужик на колоду, топор выдернул, поиграл им.
— Какой такой Макарий? Впервой слышу. Должно, обознался ты, малый.
Струхнул Васька. Вдруг в деревне ещё один Кузьма Егоров есть? Быть того не может! По виду, как Ива рассказывал, всё сходится.
Заговорил Васька быстро-быстро:
— Неужто не знаешь? Монастырский иконописец, дед Макарий. Ещё его в башню посадили.
Помотал мужик лохматой головой:
— Сказывал же: впервой слышу.
И взялся за осиновый кол. Разговор, мол, окончен. Растерялся совсем Васька. И была не была:
— У тебя курей много?
— Чего тебе мои куры дались? — Мужик отставил кол.
Мается Васька, не знает, что делать дальше.
Буркнул:
— Слыхал, будто одна ногу сломала…
— Было такое, — засмеялся мужик.
Озлился Васька:
— Чего голову морочишь?!
— Больно тороплив. Тебе велено ждать ответа?
— Ну, велено.
— А ты?
Топчется Васька, не знает, что сказать.
— Ладно, говори, с чем пришёл.
Недоволен был Васька началом разговора. Не знает, на кого больше сердиться: на себя или на лохматого мужика.
Пробурчал:
— Приказано передать, чтобы в пятницу ровно в полночь был со своими людьми подле главных монастырских ворот.
Глянул Кузьма шальными глазами и кинулся на Ваську. Тот было прочь, но разве убежишь? Схватил мужик Ваську и подкинул вверх так, что земля с небом пошли кувырком…
Закричал Васька дурным голосом:
— Мамка-а!
Мужик поймал на лету Ваську. Спрашивает:
— Чего орёшь, дурень? Я на радостях…
У Васьки со страха зуб на зуб не попадает.
— Ну тебя к лешему! Домой пойду.
— Экий пугливый. И пошутить нельзя.
— От твоих шуток припадочным сделаешься…
Мужику и самому неловко стало, что напугал мальчишку.
Принялся уговаривать:
— Домой поспеешь. Отдохни в холодке. Я тебе хлеба с квасом принесу. Чай, проголодался?
Васька и впрямь есть захотел: как-никак вёрст десять отшагал.
Васька сел в тени на завалинку. Стал ждать.
Кузьма принёс кусок хлеба и ковш кваса. Квас холодный, крепкий, душистый. А хлеб пополам с мякиной.
— Не обессудь за скудное угощение. Больше дать нечего. Корова была — Амвросий со двора свёл. Курей переловили — вот и живи как хочешь.
Васька освоился. И верно, не злой, видать, этот мужик Кузьма Егоров.
Спросил:
— За что корову-то с курями?
— Известно — долги.
— А ты б не брал, — рассудительно, словно сам Амвросий, сказал Васька.
— Ишь умник! — прищурился Кузьма. — К примеру, ты у меня в долг взял копейку, сколько должен вернуть?
Васька пожал плечами: глупый, мол, вопрос.
— Копейку. Сколько ж ещё?
— А монастырю полторы, а то и две подай.
— Почему?
— Очень просто. У монастыря не сосчитать всяких богатств. Вот и дают монахи деньги в рост. Дадут рубль — берут два.
Хлопает глазами Васька. Разное доводилось слышать про монастырь. Да одна была у Васьки забота — птахи. Остальное — в одно ухо войдёт, в другое выйдет.
— Небось видал, как едят и пьют монахи, особенно кто поглавней? — допытывался между тем Кузьма.
— Видал.
— А откуда всё? С такого монастырского крестьянина, как я иль другой кто.
Не понравилось Ваське, что Кузьма ругает монастырь.
— Придёт Ивашка Болотников, небось другую запоёшь песню.
— Какую? — с любопытством спросил Кузьма.
— Чай, в турецкой неволе не слаще, чем под монастырём.
— Кто тебе про турецкую неволю сказывал?
Спохватился Васька — никак, сболтнул лишнее.
И напопятки:
— Говорят…
— Говорят, в Москве кур доят, а на яйца коров сажают.
Прыснул Васька.
— А ведь говорят… — повторил Кузьма и словно между прочим: — Ты чей будешь?
Заёрзал Васька на завалинке, поднялся:
— Мне пора.
Кузьма положил на плечо руку, словно двухпудовую гирю:
— Погоди, милок.
Засосало у Васьки противно внутри. Сел.
— Так чей будешь?
— Тятька оружейный мастер.
— При монастыре?
— Угу.
— Понятно. Хоть и не на богатых, а живёте на монастырских хлебах. Так?
— Так.
— Понятно теперь, откуда ветер дует. А знаешь ли, что воевода сам в турецкой неволе гнул спину и проливал пот?
— Какой такой воевода?
— Воевода Иван Исаевич Болотников.
Хотел Васька сказать, какой, мол, он воевода, когда его разбойником кличут, да поостерёгся.
А Кузьма продолжал:
— Волю крестьянам даст воевода Иван Исаевич, землю…
Долго говорил Кузьма. Ругал на чём свет стоит бояр и господ всяких. Потом принялся за монастырь и монастырское начальство. И получалось так, что от монастыря нет житья крестьянину вовсе.
И ещё получалось из слов Кузьмы, что никакой не вор и не разбойник Иван Болотников, а враг боярам и монастырскому начальству и первый друг человеку простому и бедному.
Глава 20. Грамота воеводы
Остановился Васька у калитки, что в заборе перед родным домом, — дальше ноги не идут. Отчего — понять не может.
