Богдан Сушинский - На острие меча
— Но свечи в номерах горят, — успел сказать горбун между этими попытками. — Пусть думают, что вы бодрствуете. Кюре я предупредил.
Все помолчали, отдаваясь воле судьбы и случая.
— Сколько человек в вашей шайке? — сурово спросил д’Артаньян, как только Серж оказался связанным и немного пришел в себя.
— Говори, — занес свое грозное оружие над его головой Оржак.
— Восемь человек. Их будет восемь, — ежился дезертир в предчувствии удара.
— И что они намерены делать? Каков план их нападения?
Стараясь проявить характер, Серж упорно молчал.
— Ив, положи эту железку в огонь, — отдал Оржак свою клюку работнику. — Распеки конец, сейчас мы развяжем язык этому висельнику.
— А ведь ты действительно будешь пытать, — приподнялся на локте Серж. — Ты, горбун проклятый, жалости не знаешь. Мы не вздернули тебя только потому, что надо же было кому-то содержать этот чертов притон.
— Так что твоим бандитам нужно здесь? — повторил д'Артаньян.
— Им нужны ваши деньги. Ваши кони. И мундиры мушкетеров.
— И каким же образом они намерены получить наши мундиры? Неужели считают, что мы любезно отдадим их? — возмутился де Морель.
— Молитвенно, молитвенно… — снисходительно посмотрел на него Серж. — «Отдадим — не отдадим». Снимут. Не с живых, так с трупов. Но лучше с живых.
— Как они вооружены? — продолжал допрос д'Артаньян.
— Саблями. Один пистоль.
Не успели затащить связанного Сержа в чулан, как во дворе послышались приглушенные голоса. Оржак сразу же исчез. Мушкетеры и двое работников притаились, кто где мог. Дверь они умышленно оставили незапертой.
Сначала вошел один из дезертиров. Неуверенно ступая, он осмотрел зал.
— Где гости? — спросил работника, оставшегося убирать со столов.
— Какие гости? — спросил тот, стараясь не обращать на него внимания.
— Ну, какие-какие… Мушкетеры.
— А, мушкетеры. Где ж им быть? В номерах, — указал пальцем на лестницу, ведущую на второй этаж.
— И Серж с ними?
— Пригласили. Пьют. Нам нужно было убирать, так они в номерах.
— Убирать пока еще рано. Эй, вольные стрелки, — негромко позвал он, вернувшись к двери. — Заходите. Нас приглашают поужинать.
Работник невозмутимо проследил, как пятеро грабителей один за другим подошли к стоявшему в углу, возле лестницы, столу, за который садились почти каждый вечер. Он оставался невозмутимым, как о том просил его д'Артаньян.
— Зови хозяина. И быстро накрывай на стол, — скомандовал ему предводитель.
— Хозяин у мушкетеров.
— Тоже пьянствует? Почему не здесь? Эй, горбун! — подошел предводитель к лестнице. — Ты что, настолько не уважаешь гостей, что даже не желаешь встречать их?!
В это время во дворе кто-то яростно закричал от боли. И сразу же прогремел выстрел. Грабители повскакивали с мест, но прежде чем они сообразили, что происходит, прозвучал пистолетный выстрел уже здесь, в трактире, и главарь рухнул на нижние ступеньки лестницы.
— Бросайте оружие! — приказал д'Артаньян, стоя на лестнице с пистолетом в одной руке и шпагой — в другой.
Ответом тоже стал выстрел, но пуля раздробила перила рядом с рукой мушкетера. А в следующее мгновение стрелявший повалился на стол, хватаясь при этом за пронзившую ему грудь стрелу, выпущенную из-за входной двери.
Четверо оставшихся в живых, с саблями в руках, отскочили за столы и приготовились к схватке. Однако мушкетеры их воинственный пыл не поддержали. А когда вторая стрела, выпущенная Шевалье, ранила одного из них в плечо — крик его слился с грозным ревом, с которым, держа наперевес свой крюк, ворвался в зал хозяин. Вид раскаленного железа буквально парализовал исхудалого, получахоточного дезертира, оказавшегося на его пути. Воспользовавшись этим, горбун мгновенно вонзил свое страшное оружие ему в живот.
Нечеловеческий вопль несчастного настолько поразил остальных троих, что двое тотчас же бросили сабли и опустились на колени.
Третий, широкоплечий коротыш, сумел проскочить мимо Оржака и попытался пробиться по лестнице наверх. Д’Артаньян успел ответить только на первый удар его сабли, потому что и этот дезертир был сражен наповал топором одного из работников.
— Их нельзя оставлять в живых! — кричал Оржак, потрясая остывающим крюком над все еще стоящими на коленях грабителями. — Они не должны жить! Францию нужно очистить от них! Весь мир нужно очистить от этой погани!
И только вошедший в трактир с луком в руках Шевалье помешал ему расправиться с людьми, которые уже не рассчитывали на милосердие горбуна. Впрочем, он спас грабителей от гнева Оржака лишь для того, чтобы утром горбун передал их в руки местных жандармов. Грабители хорошо знали, что приказ принца де Конде относительно дезертиров был лаконичен: «Вешать!»
— То, что происходило здесь вчера вечером… Такая история, дорогой Шевалье, способна поразить воображение любого читателя, — мрачно проговорил д'Артаньян, садясь ранним утром в отсыревшую за ночь карету. — Так зачем, рискуя жизнью, странствовать в поисках подобных историй по далеким землям Польши, Украины, Татарии?
— Это не история, граф. Наблюдаемое нами вчера не имеет никакого отношения к истории. Это всего лишь мрачный отпечаток алчности на ладони человеческого бытия. Клеймо каторжника на челе грешной Франции. А что касается вашего покорного слуги, то Господь призвал его быть историографом. То, что я описываю, есть борьба народов. А значит, истинная История.
— Уж не знаю, где «истинная История», а где «клеймо на челе Франции», — заметил де Морель. — Но во всей мрачной истории трактира Оржака существует деталь, которая поразила меня. Один из работников кое-что поведал мне сегодня на рассвете о жизни самого медведеподобного горбуна. Оказывается, когда-то он тоже был дезертиром, и горб у него образовался оттого, что однажды, поймав на грабеже, мужики переломили ему позвоночник. Однако по-настоящему несчастным этого человека сделало даже не уродство, а то, что всю свою жизнь он мечтает стать… палачом.
— Палачом?! — изумился д'Артаньян. — Горбун Оржак, этот жалкий, доведенный до отчаяния трактирщик — мечтает стать палачом?!
— Вообще-то из него получился бы неплохой диктатор. Но мечтает он пока лишь о секире палача. Как только услышит, что в каком-либо городе объявляется вакансия палача, бросает все и спешит туда. Вот только никто не решается нанимать в палачи горбуна… Не понимая, очевидно, что перед ними как раз и стоит тот самый, первородный в своей жестокости, прирожденный, самим дьяволом ниспосланный им… палач.
