Роберт Лоу - Волчье море
Радослав потер подбородок и дернул себя за прядь, затем уныло повел плечами.
— Знаешь, для меня это всего лишь второй выход в море в жизни. Я речник, родился и вырос гребцом. Я торговал на реке, вверх и вниз от Киева, менял меха на серебро и жил достойно, покуда не начались стычки с хазарами и булгарами. Так что я купил корабль, решив ловить удачу.
Гизур сразу подобрел, хлопнул погрустневшего славянина по плечу, так он показывал, что сочувствует, — поговаривали, что за это его и назвали в честь матери, Гюды. Отец же Гизура, болтали, уплыл на запад, соблазнившись байками о земле на закате, — уплыл и не вернулся.
Мы редко теряли из виду берег в этом скопище островов и без труда находили себе стоянку на ночь. Правда, я предпочитал спать на палубе, а не на суше, поскольку опасался всего, что могло таиться в отдалении от кромки воды.
Когда погода благоприятствовала, мы плыли и по ночам, на что не отваживались никакие другие моряки — только северяне; вдобавок с нами был Гизур. Дни становились все теплее, но по-прежнему дождило, и приходилось натягивать парус над палубой, даже когда ввечеру над головами раскидывался ясный небосвод с великим колесом звезд. Наконец мы наполнили пресной водой меха перед долгим переходом к Кипру по глубоководью, и потянулась череда дней, похожих один на другой, покуда устойчивый попутный ветер нес корабль по сине-зеленому морю.
Встречных кораблей нам не попадалось, а в последнюю ночь перед Кипром, на кровавом закате, Финн поджарил свежевыловленной рыбы на костерке поверх камней в днище, и мы расселись, скрестив ноги, и съели эту рыбу с густой просяной кашицей и водянистым пивом, приправленным выжимкой из лимонов: мы наловчились так делать, чтобы отбить мерзкий привкус пива, слишком долго колыхавшегося в бочонке. А еще лимоны не хуже морошки лечили дорожную хворь, ту самую, от которой тело покрывалось язвами, а зубы начинали шататься.
Все же мы скучали по вкусу морошки, и Арнор завел печальную песню, полную студеного тумана и молочной белизны северного моря, где лед крошит в песок могучие камни.
Затем разговор зашел о Кипре, Серкланде, рунном мече и наших побратимах. В который уже раз мы обсуждали одно и то же, вертели те же самые слова, как вертят в пальцах какие-нибудь диковинные монеты в надежде узнать, сколько они вправду стоят.
Радослав единственный знал многое о Кипре, ведь римляне совсем недавно отняли этот остров у арабов. Несколько лет два народа пытались ужиться вместе, но потом василевс изгнал арабов и предал мечу всех, кто не пожелал уплыть.
— Снова Локи нам пособляет, — угрюмо проворчал Финн. — Ладно, всех перебьем.
Что до Серкланда, там бывал, как выяснилось, только брат Иоанн. Из нас далее всех ходили Амунд и Оски — с Эйнаром они когда-то совершили набег на берег Омейядов и через Геркулесовы столпы, что мы зовем Норвасундом, вышли в Срединное море.
Но Серкланд, который у нас еще называют Йорсаландом, оставался для большинства неведомым краем. Я знал лишь, что именем своим этой край обязан серкам — белым рубахам, которые тамошние мужчины носили вместо пристойной одежды.
Другие слыхали истории новокрестившихся северян, что бывали в том краю и переплывали реку Иордан, вязали узлы в кустах на дальней стороне в доказательство того, что они истинные паломники во славу Белого Христа. В этих историях были ковры, летавшие по воздуху, превращение воды в вино или вино и рыба, которыми Христос накормил целое воинство.
Брат Иоанн поведал нам, что в Серкланде видимо-невидимо змей, что там жарко и что люди, которые правят в том краю, Аббасиды, — наихудшие среди язычников.
— Хуже, чем мы? — усмехнулся Квасир.
— Уж поверь, — строго сказал брат Иоанн. — Вас хоть можно убедить не грешить и признать истинного Бога, а эти арабы верят в своего Магомета и убивают, отвергая истинную веру.
— Убивают? Не умирают? — уточнил Сигват, и брат Иоанн скорбно кивнул.
— К вечному стыду добрых христиан, эти язычники владеют святыми местами.
— Я слыхал, — вмешался Радослав, — они не лезут на рожон против христиан, я слышал, хотя Миклагард объявил им войну. Они даже терпят иудеев, что и подавно удивительно, если вспомнить, каковы эти люди. Самим древним римлянам не удалось их полностью подчинить.
— Верно, — брат Иоанн вздохнул. — Omnia mutantor, et nos mutamur in illis. Времена меняются, и нам положено. — Финн одобрительно хмыкнул. — И нас тоже древние римляне покорить не смогли. Может, объединиться с этими иудеями и задать Старкаду жару? Если они вроде тех иудеев из Хазарии, бойцы из них неплохие, поверьте. Я помню Саркел.
— Проще добыть летучий ковер, — пробурчал Сигват, поглаживая по голове одного из своих воронов. Обе птицы настолько привыкли к людям, что стали почти ручными, а от таких польза невелика. И побратимы по-прежнему с опаской косились на Сигвата, с воронами на плечах, будто посланца Одина.
— Надеюсь, мы настигнем Старкада до того, как прибудем в Серкланд, — сказал я. Амунд меня поддержал: мол, он терпеть не может змей. Брат Иоанн похлопал его по плечу.
— Не тревожься из-за них, — изрек он, — ибо разве я не из той земли, откуда изгнал всех змей святой Патрик? Никакая змея не подползет к нам, учуяв мою поступь.
— В любом случае, — добавил Сигват, — у меня с собой олений рог.
Теперь уже брат Иоанн явно растерялся, и Сигват рассказал, что олень не может размножаться, покуда не проглотит змею, а потому охотится на них повсюду. А змеи, зная о том, убегают от оленей; выходит, олений рог от них убережет — можно просто соскрести с него стружки и бросить в огонь, и один только запах прикончит змей.
Брат Иоанн кивнул, и я оценил, как он воспринял новое знание — словно нашел на берегу перо невиданной доселе птицы или раковину. Другие служители Христа — тот же Мартин — осенили бы себя крестным знамением, отгоняя злых духов, и объявили бы Сигвата приспешником дьявола.
На следующий день пришлось бороться со встречным ветром, так что все мы изрядно вымотались, пока не завели «Волчок» в тихую гавань Ларнаки. Я настаивал вдобавок на осторожности и требовал, чтобы мы подкрались понезаметнее и были готовы в любое мгновение развернуться и уйти, если углядим кнорр Старкада.
Город раскинулся на холмах скопищем белых домиков и Христовых церквей, над которыми высилась крепость, а поверхность изогнутой полумесяцем бухты усеивали крошечные рыбацкие лодки, ярко разукрашенные, и у каждой на носу нарисован глаз — греческий знак против зла. А за городом виднелась местность, одинаковая для всех здешних островов: серый камень и сухая земля с редкими серо-зелеными кустами.
