Михаил Попов - Cлавенские древности, или приключения славенских князей.
Сии его слова ободрили унылое мое сердце: и на место ужаса и отчаяния вселили в него упование и радость. Переспрашивал я его неоднократно о всем том, о чем он мне ни говорил. Наконец, будучи удовольствован во всем его ответами, вздумалось мне узнать, для чего он говорил все стихами, а не прозою. На сей вопрос Дух мой улыбнулся, и ответствовал мне так.
Пока еще твоей не предан был я власти,
Начальником я был людей не малой части,
У коих завсегда стихов исполнен рот,
И для того и сам я прозван Рифмоглот.
Сей род людей почтен названьем стихотворцев,
Провозвещателей судеб, порокоборцев.
Однако ж я не тех начальник был умов,
Которы таинство нашли волшебных слов,
Свирепство укрощать, и претворять в геройство,
Раздоры прогонять, и водворять спокойство;
Не обходительных, свирепейших зверей,
Собрать и укротить, и претворить в людей.
Владычество мое над теми простиралось,
У коих разума на пядь не протягалось,
Которы дар нашли; не думавший писать,
И враками народ нещадно отягчать;
Гордиться больше всех прегнусными стихами,
И похулителей их врак считать скотами,
Достойны сами чем назваться прежде всех
И заглаждать таким признанием свой грех.
С такими обходясь жужжащими сверчками,
Привык я говорить на рифмах и стопами:
В чем также мне моя и должность помогла,
Котора в пущее их бешенство влекла.
Дыхания мои их кровь воспламеняли;
И мрачную их желчь ее безумием соединяли.
Негодные стихи, и злобу в их позор,
Являло их перо перед народный взор.
Из рук их ничего во век не выходило.
Которо б не смешно и не несносно было.
Мне должно было их всечастно посешать,
И к рассуждению их ум не допущать:
Вселять в них вздорные и злы воображенья,
И возбуждать стихи марать без рассужденья,
Но наконец их род, к несчастью моему,
Распространился так к позору своему,
Что метя в нищего, бродягу, крючкотворца
Попал бы уж всегда ты прямо в стихотворца.
Хоть был неутомим, досужен я, и Дух,
Но сладить. не возмог с толпой сих гнусных мух,
Из коих многие, сколь: мерзко ни пищали,
Название людей великих похищали.
За небрежение такое Князь Духов,
Другому власть отдав над шайкой сих скотов,
Подверг меня на век несчастной сей судьбине,
В которой нахожусь невольником я ныне.
Повесть его весьма меня увеселила: я распрашнвал его о других разных обстоятельствах, на что он мне также стихами ответствовал. Таким образом утешал он меня до самого того дня, в который вы ко мне пришед, кончили мою неволю возвращением моей стрелы, коею разрушил я очарование; чему меня научил мой Дух. Что ж касается до происшедшего шума и стука, по изречении мною некоторых волшебных слов, оный произошел от делания Духами колесницы, в коей вы очутились тогда, когда исчезла пещера. Вот вся моя история, о которой хотел я вас уведомить.
Светлосан и Бориполк, по оказании своего удивления, благодарили его за повествование, после чего Славенский Князь спрашивал его о своем зяте. Ах! вскричал Индеец, я хотел было сие от тебя скрыть, дабы не нанести тебе сокрушения: я уведомился от моего Духа, что по несчастии моем пропал он из моего Замка и думаю, что похитил его Карачун; но впрочем Дух мой в сем меня не уверяет, ибо и сам о том не ведает, сколько он ни проницателен тайна» сия от него скрыта.
Ведомость сия весьма опечалила Светлосана, и разрушила его надежду, которую было сперва он возымел. Индианин старался его утешить, обещая осведомиться о нем в тот день. Вследствие чего, взяв свою книгу, прочел в ней нечто: от чего восстал пресильный ветер, от коего отворилися в кабинете окна. В оныя влетел с превеликим шумом Вихрь, и превратясь в ту же минуту в молодого крылатого человека, предстал пред Видостаном. Индеец, поблогодаря его за поспешность, приказал ему облететь весь круг земной и искать Вельдюзя, коего принести к нему в замок, ежели он его найдет. Вихрь повиновался: а Видостан, попросив гостей своих следовать за ним в столовую комнату, объявил им идучи, что посланный им есть Дух, имеющей под властью своею ветры.
Стены столовой комнаты были украшены живописью, представляющею Золотое Время, На одной стороне изображена была роща, украшенная плодоносными деревьями, коих плодами питались первые человеки. В стороне видима была не большая горка, усыпанная цветами, и по местам украшенная Виноградом. На сей горке лежала Чета молодых людей разного пола, в самом цвете их молодости: положение их и лица, изображены были лучше всей картины. Львы и Тигры лежали у ног их, играя с ягнятами и малыми зверьками, изъясняя тем непорочность первых времен. Робкие зайцы и олени мешались между слонов и медведей, не опасаясь от них ни малого себе вреда.