Евгений Салиас-де-Турнемир - Принцесса Володимирская
Этот принц явится сюда, увезет ее. Что ей тогда до отца Игнатия или до злой и загадочной старой тетки!
Уже совсем в сумерки, когда люди зажигали свечи во всем доме, когда зажигались два фонаря у главных ворот двора, зажегся и большой фонарь, висевший на цепи через весь двор, дворецкий дома доложил молодой барышне, что тетка просит ее к себе.
Молодая девушка прошла длинную анфиладу комнат, на другой конец замка. Она сгорала нетерпением, ожидая что-нибудь узнать от тетки, получившей длинное послание от отца.
За две комнаты от кабинета графини Иоанны она встретилась с гонцом, который незадолго перед тем передал ей маленькую записку. Она осыпала его вопросами о здоровье отца, о месте его пребывания, о котором он не упоминал, и о намерениях ехать далее или возвратиться.
Гонец, чистокровный латыш, бывший уже давно в услужении у графа, умный и хитрый, отвечал на все вопросы молодой барышни уклончиво, прибавляя, что она, вероятно, все узнает от графини.
Людовика прошла несколько печальная в комнату тетки.
Графиня Иоанна сидела по обыкновению за столом, где горели четыре свечи под колпаком. С одной стороны за тем же столом сидел отец Игнатий, ее неизменный собеседник по вечерам, с другой – компаньонка и лектрисса панна Юзефа.
Людовика, как всегда, подошла к тетке, подставила свой лоб к ее лицу, получила холодный, щекочущий, беззвучный поцелуй, какой-то формальный, обрядовый или казенный, затем почтительно раскланялась с друзьями тетки и села около нее на диван.
– Ты получила письмо от отца? – спросила графиня Иоанна.
– Точно так, тетушка.
– Что он тебе пишет о себе?
– Ничего особенного, даже совсем ничего. Не говорит ни слова ни о возвращении, ни о каких-либо намерениях. Вы, тетушка, вероятно, знаете что-нибудь и мне скажете.
– Да, я получила от брата письмо, в котором много нового. Но я, разумеется, не могу передать тебе содержания письма, хотя оно все полно тобой. Главное, я думаю, ты знаешь или, лучше, догадываешься, а подробности я не могу тебе сообщить. Да и не все ли равно? Через некоторое время ты будешь знать их лучше меня.
– Подробности, – подумала Людовика, – в них-то и вся сила!..
И ей вдруг пришло на ум откровеннее и решительнее говорить на этот раз.
– Тетушка, я надеюсь, что вы докажете мне свою любовь именно тем, что выдадите мне тайну, которая, как вы сами говорите, перестанет скоро быть тайной. Вы не можете себе представить, насколько я измучилась за последнее время при мысли, что судьба моя решается и вся жизнь должна скоро перемениться, а я окончательно ничего не знаю о том, что меня ожидает. Вы мне раз говорили сами, что отец странно и непонятно поступает, скрывая от меня то, что имеет влияние на все мое существование. Если бы вы теперь помогли мне, утешили бы меня, хоть немного успокоили этой маленькой изменой отцу для меня, я бы, кажется, всю жизнь была потом благодарна вам.
Старая дева искоса взглянула на своего соседа.
Глаза отца Игнатия за последние годы ставшие как стеклянные от умения владеть ими, на секунду чуть-чуть блеснули как будто в ответ на взгляд графини.
– Что ж, – выговорила графиня, – я не прочь. Если вот духовный отец разрешит мне так невинно обмануть брата, то я готова все передать тебе, что знаю.
Отец Игнатий ровным монотонным голосом высказал мнение, что злоупотреблять доверием лиц нехорошо, а доверием брата родного тем паче дурно; но что, с другой стороны, он понимает положение юной красавицы, смотрит на нее человеческим оком и действительно ему жаль ее; а оправдать молчание отца в деле, которое так близко сердцу молодой девушки, он не может. В конце концов отец Игнатий, не разрешая, как бы разрешил духовной дочери обмануть брата из желания добра племяннице.
– Вот видишь ли, племянница, – начала графина тихим голосом, не поднимая глаз от своей работы, которую держала в руках. – Главное ты знаешь. Зачем уже давно путешествует отец твой и зачем поехал теперь – тебе давно известно. Его мечта относительно тебя начинает теперь сбываться. Он нашел тебе жениха, о чем и уведомляет меня. Сам он приедет недели через три, а жених твой явится вскоре после него для обручения.
– Кто он такой? – вымолвила Людовика. – Имя его?
– Не все ли равно? Имя его ничего не скажет тебе. Я лучше сделаю, если скажу тебе, что он владетельный герцог. Хотя его государство невелико и состояние его ненамного превосходит состояние твоего отца, но он все-таки не простой аристократ.
Графиня говорила долго и много, но, однако, ни одной интересной подробности не узнала молодая девушка.
XVI
Через три дня после этого разговора с теткой Людовика узнала, что поутру явился в замок новый гонец от отца и привез снова письмо старой графине.
Напрасно на этот раз ждала она хотя маленькой записки для себя. Она даже решилась послать на половину тетки спросить, нет ли чего-нибудь и для нее. Графиня Иоанна велела отвечать, что кроме поцелуя от отца в ее письме нет ничего.
Она послала вторично спросить, скоро ли намеревается отец приехать, и получила в ответ, что скоро, а когда – неизвестно.
Немного печальная и задумчивая, Людовика села в любимый уголок своей комнаты, взяла свою любимую самую маленькую мандолину и, наигрывая штирийский горный напев пастухов, напев особенно унылый, вполголоса запела его, аккомпанируя себе на инструменте.
Вскоре явилась одна из ее горничных и объявила ей, что духовный отец просит позволения явиться к ней переговорить о весьма важном деле.
Людовика удивилась, бросила мандолину на диван и, поднявшись на ноги, осталась несколько минут неподвижна.
Она не знала, что делать. Этот случай казался ей крайне странным, так как иезуит уже давным-давно никогда не бывал в ее горницах иначе как вместе с теткой или с отцом. Во всяком случае, он бывал только при посторонних лицах; наедине им не случалось быть ни разу с тех пор, как между ними произошла эта странная сцена, когда с ней сделалось дурно. Она даже немного боялась остаться наедине с иезуитом.
Однако, подумав несколько мгновений, она усмехнулась и шепнула:
– Ведь тогда мне было лет пятнадцать, а теперь уже скоро двадцать.
И приказав просить духовного отца, она все-таки быстро распорядилась и посадила в соседней горнице свою любимицу Эмму, женщину пожилую, родом из Норвегии, которая уже давно была в доме и за последнее время исправляла около нее должность полугорничной, полуняни.
Отец Игнатий появился через полчаса, важно, неторопливо вошел в горницу, пристально поглядел в лицо Людовики своими холодными стеклянными глазами и после приветствия сел по ее приглашению в большое кресло у окна.
Молодая девушка поместилась напротив него на маленьком табурете и выговорила довольно смело:
