Ростислав Самбук - Сокровища «Третьего Рейха»
Сергей внимательно рассмотрел присутствующих в вестибюле мужчин. Ангела среди них не было, но Дубровского все время не покидало ощущение, что розовощекий где–то здесь, рядом, возможно, в баре, казалось, сейчас он появится в дверях, самоуверенный, довольный собой, своим костюмом, только что выпитым фужером мартини, беседой с каким–нибудь Рунке или другим ветераном африканской кампании.
И на самом деле, светлый прямоугольник дверей закрыла чья–то фигура — лица мужчины не было видно, только контуры тела вырисовывались на фоне разноцветных бутылок, и у Дубровского даже перехватило дыхание от неожиданности: неужели Ангел? Наклонился к Бонне, но вдруг понял, что ошибся: человек, стоящий в дверях, был крупнее Ангела.
Агент полиции расценил мимолетное движение Сергея как вопрос и объяснил:
— Хозяин заведения Шаттих…
Он не успел закончить, так как Шаттих поднял руку и произнес громко:
— Скоро, господа, наступит годовщина нашей славной победы над английскими войсками под Аль–Аламейном. Прошу не расходиться. С минуты на минуту мы ждем генерала Лехтенберга, который прочтет небольшую лекцию и поделится воспоминаниями.
В зале одобрительно загудели: очевидно, генерал Лехтенберг был популярен среди собравшихся.
— Пока не началась лекция, — заметил Бонне, — нам следует перебраться в ресторан. Ангел — деловой человек, и воспоминания ветерана вряд ли интересуют его.
Они пошли в бар, сопровождаемые пристальным взглядом фон Рунке.
— Пахнет мертвечиной… — поморщился Бонне. — Они напоминают мне привидения, вставшие из гробов, эти недобитые фашисты.
Комиссар еле разминулся в коридоре с толстым, почти квадратным человеком. Бонне оглянулся на него. Сказал пренебрежительно:
— И этот был роммелевским офицером?
— Одни свято верят, что бывшие нацисты стали паиньками, — возразил Дубровский, — а другим выгодно, чтобы верили в это. Известная сказка про волка в овечьей шкуре. Этот толстопузый, возможно, страшнее волка.
— Им больше не удастся захватить власть, — отмахнулся Бонне.
Сергей неожиданно для самого себя сказал резко:
— Вот так вы махали руками, когда Гитлер шел к власти. А опомнились, когда он был уже в Париже.
— Может быть, в этом есть резон, — согласился Бонне без энтузиазма, — мне самому приходилось брать на мушку таких, но со временем все забывается. И слава богу, потому что жизнь превратилась бы в сплошной ад. Представьте себе: вы каждое утро просыпаетесь с мыслью о концлагере… Каждое утро…
— Ну зачем же преувеличивать, — остановил его Сергей. — Хотя, — добавил, — воспоминания о лагере вызывают у меня злобу, а доброй порции злости каждому из нас не мешало бы иметь…
Они вошли в зал ресторана, длинный и мрачный. Бонне заметил, что коридор вел вниз, и понял, что там подвальное или полуподвальное помещение.
В зале сидели только одинокие посетители. К Бонне, который шел впереди, метнулся кельнер, но комиссар еле заметным движением руки остановил его и направился к столику у входа. Две девушки, сидящие рядом, понимающе переглянулись, одна поднялась и хотела занять свободный стул рядом с комиссаром, но тот сказал:
— Если ты мне понадобишься, как тебя?.. Ирен? Прекрасно, мой бутончик, я позову тебя.
Девушка недовольно фыркнула и отошла.
Оркестр заиграл что–то веселое, и Дубровский пошел танцевать с Ирен — так легче было рассмотреть всех посетителей. Когда вернулся, Бонне по его лицу понял: Ангела в «Сфинксе» нет. Но это не смутило комиссара.
— Было бы удивительно, если бы мы сразу нашли его, — подбодрил он Сергея, — однако здесь буквально пахнет им. Думаю, что сегодняшний вечер не пропадет даром.
Оркестранты пошли отдыхать, и в зале установилась тишина, та особенная тишина, какая наступает сразу за смолкшей музыкой. Слышались только приглушенные голоса да скрип стульев.
Бойне маленькими глотками отпивал вино и старался уловить обрывки разговоров.
Наискось от них мужчина с бледным лицом и словно приклеенной к нему черной аккуратно подстриженной бородкой настойчиво доказывал что–то своему соседу:
— Я не могу быть спокойным, пока миру угрожает сионистская экспансия, вы должны понять меня, мой дорогой друг. Мир сошел с ума — его необходимо вылечить или смести. Америка, приютившая их, когда–нибудь будет плакать кровавыми слезами…
— Несколько прямолинейно… — возразил его сосед. — Мы немного поспешили во время войны и поплатились за это. После победы крематории перерабатывали бы значительно больше, и можно было бы систематически увеличивать их пропускные, так сказать, возможности…
Бонне покачал головой:
— Кажется, вы были правы, — наклонился к Дубровскому, — под этими гражданскими пиджаками… — Отхлебнул вина и добавил совсем другим тоном: — Вы оставайтесь здесь, а я попробую побродить…
Комиссар двинулся вдоль стены к двери, что вела в туалет. Вымыл руки, с удовольствием вытер их свежим, сухим, даже тепловатым полотенцем. Огляделся и уже хотел возвращаться, но вдруг заметил приоткрытые двери.
Узкий коридор с цементным полом сразу сворачивал направо. За поворотом — ступеньки, ведущие вверх, затем снова коридор, довольно узкий. Несколько лампочек, почти не дающих света, и снова закрытые двери. Комиссар постоял перед ними, прислушиваясь, и проскользнул боком в узкую щель.
За дверями было темно, Бонне подождал, пока привыкли глаза. Наверно, здесь был холл второго этажа: почти во весь пол ковер, несколько кресел, узкие зашторенные окна. Из холла ступеньки вели куда–то наверх, справа еле обозначалась в темноте еще одна дверь. Комиссар осторожно подергал — закрыта. Решил подняться по лестнице и уже направился к ней, как вдруг какой–то звук привлек его внимание. Бонне остановился на мгновение, прислушиваясь: да, сомнения не было — шаги в коридоре. На секунду комиссар заколебался: можно было прикинуться пьяным, мол, попал сюда случайно, но сразу понял, что это ничего не даст. Его просто вышвырнут из «Сфинкса» — на их миссии можно будет поставить точку.
Бросился к ступенькам, но остановился на полдороге: куда ведут они? А шаги приближались, и уже можно было различить голоса…
Бонне стал за штору, стараясь втиснуться в оконный проем. От набившейся в нос пыли чуть не чихнул, но пересилил себя и не без иронической улыбки подумал о весьма полезной традиции украшать комнаты шторами.
Дверь открылась, и кто–то приказал громко:
— Включите свет, Фриц!
Голос показался комиссару знакомым, ему понадобилась секунда или две, чтобы убедиться: хозяин «Сфинкса» Шаттих.
Щелкнул выключатель — Бонне затаил дыхание: чувствовал, трое или двое стоят совсем рядом.
