Павел Комарницкий - Время терпеливых (Мария Ростовская)
— Да не говорящая, а грамотная, — засмеялась Мария. — Так оно и есть, багатур. Скоро сам увидишь, если захочешь.
— Ха! — Гаха ощерил зубастую пасть. — Чего только не придумают эти урусы! Глупости всё это, Мари-коназ. Это как раз премудрый Балдан забивает себе голову книгами и прочим. Вон у меня есть толмач, который знает по-русски. А вон писец, который будет всё записывать. Он же при нужде прочтёт написанное. Мне это зачем? Настоящий господин не должен заниматься подобной ерундой, он должен повелевать, и всё тут.
— Каждому своё, — улыбнулась Мария.
— Вот именно! — снова захохотал Гаха. — Кому закорючки на сухой телячьей коже или бумаге, а мне подавай серебро и золото!
…
— … Сколько?!
— Ты хорошо слышал, коназ Магаил, зачем я буду повторять одно и то же?
Михаил Всеволодович катал желваки, глядя на монгольского посла.
— В прошлом году Неврэ-нойон обещал, что в этом дань будет меньше. Та дань была столь велика, потому как за два года.
— Ну так и спрашивай с Неврэ-нойона, коназ. Я же тебе ничего не обещал. Размер дани определяет сам Бату-хан, и кто мы такие, чтобы оспаривать его решения?
Взгляд Михаила потух.
— Хорошо, Мункэ-багатур. Завтра начнём считать. Но у меня нет столько золота и серебра, как ты сам понимаешь. Возьми железный товар, черниговское железо в цене.
— О! — монгол одобрительно поцокал языком. — Мечи, кольчуги, да?
— К сожалению, сей товар долго не залёживается, — сокрушённо вздохнул Михаил Всеволодович, — и потому нет у меня достойного запаса. Так, немного. Однако могу предложить топоры, пилы, гвозди…
— Понимаю, коназ, — прищурился Мункэ. — Мечи и кольчуги ты приберегаешь для наших врагов. Скажем, для молодого волчонка, Андрея, сына Мастислаба.
Князь Михаил поднял брови.
— Это серьёзное обвинение, багатур. Однако неправда сие. Все доспехи и мечи ушли в Литву и Новгород, да ещё на Волынь к князю Даниилу Романовичу и в Польшу…
— А на Волыни кому то оружие пошло? — ещё сильнее прищурился монгол.
— А это ты уже своих людей спроси. Моё дело товар сбыть, не могу же я за каждый клинок отвечать.
— Каких людей?
Князь Михаил усмехнулся.
— Токмо не говори мне, багатур, что нет среди моих людей послухов ваших.
Мункэ сверкнул глазами.
— Значит, так, коназ. Дань железом я не приму. Серебро, золото и меха. Ещё воск и мёд, пожалуй. Ещё коней урусских больших могу взять. На этом всё!
Михаил Всеволодович помолчал.
— Воля твоя, багатур. От своей выгоды ты отказываешься, ну да ладно. Найдём указанное тобой, Бог даст.
Мункэ пожевал губами.
— Впрочем, можно взять ещё один товар, коназ Магаил. Урусские девки хороши…
Михаил Всеволодович смотрел угрюмо.
— Русскими людьми не торгую я, багатур. Девки наши не кобылы, чтобы на дань их пускать.
— Ты прав, коназ! — ухмыльнулся монгол. — Ваши девки гораздо лучше кобыл!
…
— Открой, ханум! Открой, Мари, ну?!
Гаха ломился в дверь с настойчивостью кабана, но толстые дубовые доски без особого ущерба выдерживали натиск. Только бы не додумался использовать лавку вместо тарана, подумала Мария. А впрочем, в одиночку и с лавкой наперевес такую дверь не высадить…
Как выяснилось в первый же вечер, Гаха совсем не умел пить, однако упорно старался овладеть сей славной наукой. Каждый вечер монгольский посол требовал вина и пива, и Мария не могла отказать гостю. Напившись пьян, он становился буен и опасен как для чужих, так и для своих, и потому люди старались не попадаться ему на глаза. Самое скверное, что даже стража княгини не могла ничего поделать — при малейшей попытке его урезонить посол сразу выхватывал саблю и кидался в бой. И что тогда делать? Не хватает ещё войны из-за одного пьяного дурака… Наутро бледно-зелёный посол охал, отпиваясь капустным рассолом, долго и нудно извинялся за причинённые славной госпоже беспокойства, но вечером всё повторялось снова.
— Мари-ханум, я тебя так хочу! — ревел за дверью Гаха, торкаясь плечом и колотя кулаками. Мария поморщилась. Видно, и впрямь надо в вино и пиво дурман-траву мешать, что ли… Ведь до утра не даст спать. Уже и огонь отовсюду убрали, дабы не запалил сдуру монгольский посол княжий терем.
— Мари-ханум, ты меня не любишь! — на весь дворец заорал Гаха. Мария не выдержала, тихонько засмеялась. Вот же дурак какой, прости Господи, и кого только Бату-хан назначает главой посольства своего…
Стук в дверь наконец прекратился, и послышались тяжёлые, нетвёрдые удаляющиеся шаги, перемежаемые бормотанием:
— Ну и ладно… других девок, что ли, мало…сейчас найдём…
Ну слава тебе, Господи, подумала Мария. Сейчас где-нибудь в углу заснёт наконец…
…
… " А кроме того, взято шкур куньих две тысячи триста, да беличьих девять тысяч, да лисьих сто двадцать…" — выводило перо. Ирина Львовна, возлежа на столе, пристально вглядывалась в строки: не напутал ли чего отче Савватий.
— Всё верно, кошища? — спросил на всякий случай книжник, и кошка в ответ прижмурила глаза. — Ну, раз одобряешь, я спокоен.
Дверь в библиотеку распахулась от мощного удара, и на пороге возникла раскоряченная фигура монгольского посла.
— А, старик! — рявкнул Гаха по-монгольски, держась за стену. — Где у тебя спрятано вино и девки, старик? Тащи всё сюда! Гулять будем!
Ирина Львовна громко зашипела, выгибая спину, и тут посол заметил её.
— О, какая шапка! — заорал монгол, хватая кошку поперёк спины. Это оказалось роковой ошибкой.
С диким мявом Ирина Львовна извернулась и вцепилась зубами в потную лапу грубияна. Гаха взвыл и отдёрнул руку, но в следующее мгновение кошка прыгнула ему в лицо, явно собираясь объяснить наглецу, кого он имел несчастье обозвать «шапкой».
— Убийцы! Убийцы! — вопил посол Бату-хана, пытаясь отодрать рассвирепевшую кошку, но Ирина Львовна умело пресекала попытки сопротивления новыми укусами в пальцы, одновременно обрабатывая когтями физиономию посла. Свеча упала на пол и погасла, в библиотеке воцарился мрак. И слава Богу, успел подумать Савватий, отступая в дальний угол, не хватает ещё пожара…
Кошка, утомившись, оставила наконец в покое изувеченного Гаху, и монгол тут же воспрял духом.
— Вперёд, мои воины! — орал посол. В темноте смутно блеснула сталь, раздался рубящий хруст удара и грохот опрокинутого стола. — Вот вам, вот вам, вот вам!
Ирина Львовна, очевидно, считая дальнейшее общение с подобным идиотом полной бессмыслицей, белой тенью скользнула куда-то за стеллажи и пропала из виду.
Гаха бушевал и громил в темноте библиотеку. Надо отсюда выбираться, пожалуй, подумал Савватий, ведь зарубит сдуру…
